|
Хагенсон
Метро со скоростью неслось по железным рельсам, укрытое
черными туннелями, трубами и проводами. За стенами вагона грохотало, и порой
режущий уши звук вырывал Хагенсона из своих размышлений...
«Тускло-серый плащ
подчеркивал мрачное выражение костлявого лица…» Можно начать описывать
Хагенсона и так, но я думаю, что описывать нужно не внешность, а внутренний мир
вить в Хагенсоне, именно Внутренний Мир есть самое главное…
Во Внутреннем Мире
Хагенсона случился бунт, произошел он, примерно, тысячу лет тому назад. Бунт
против самого Хагенсона. Внутренний мир уничтожил настоящее время, и Хагенсон
злился. Злился, но ничего не мог сделать, и злоба сменилась смирением. Мечты
Хагенсона теряли перья, им было все труднее летать, но только мечты сохраняли
веру в будущие и он цеплялся за них стараясь вырваться из прошлого, но
срывался. Хагенсон тогда ещё не знал, а возможно и не хотел знать, что его
мечты умирают из за него самого.
Хагенсон смотрел в
заляпанные окна, а точнее на отражение людей в них, смотрел на забитый разными
людьми вагон, что выглядели безжизненной массой роботов, упорно укрывая собой
редких, настоящих, живых людей. Хагенсон, смотря в отражение, не заметил того
постоянно ускользающего перехода, когда вместо "роботов" он увидел
картину прошлого, увидел картину, нарисованную его воспоминанием. Он ехал в
шумном вагоне метро, видя перед собой бегущую в розовом платьице девочку,
маленькие хрупкие ножки касались усыпанной росой травы и отталкивались так
легко, что Хагенсону казалось, что у неё есть крылья с помощью которых она
отрывалась от земли. Она была живой, была настоящей. Белокурые волосы были
завязаны двумя хвостиками, казалось «сверкая» в лучах яркого утреннего солнца,
и Хагенсон будучи маленьким ребенком, в первые увидев её, понял, что в это
пятилетней девочке есть куда больше чем в серийных «кибернетических существах».
Хагенсон верил, что у неё и вправду есть крылья…
Вагон метро резко
остановился, сопровождаясь возмущенными возгласами массы, когда все разом как один
схватились за поручни. Хагенсон отработанными движениями вышел из вагона ,
змеей пробираясь сквозь безжизненную толпу. Вот он уже ехал на эксколатаре и
перед ним на каждой ступени стояли люди, все как один положив руку на
движущиеся перилла. Казалось, будто все это одна партия роботов поставленных
друг перед другом в одних и тех же позах, на одних и тех же расстояниях только
разодетых в разные одежды. Эксколатор тяжело гудел, но Хагенсон уже не слышал,
он вновь погрузился в свои размышления. «Люди делают все, что бы меньше
двигаться. Бог дал человеку ноги и руки что бы двигаться, работать, развивать
свое тело. Бог дал человеку разум, что бы думать , приносить пользу и помогать
развиваться своему телу, которое собственно должно помогать голове приносить пользу.
Человек же делает все для того, что бы ни чего не делать, что бы не думать и не
приносить пользу, и тем самым не развиваться. Значит Бог или же природа зря
наградили нас этими частями тела, так как мы делаем их лишними. » Тем временем
ноги Хагенсон механически шагнули вперед, покидая эксколатор, и стук его
каблуков уже слился с торопливыми шагами «роботов». Нос Хагенсона уже привык к
запаху гари, топлива и канализаций, потому теперь дыхание природы созданной
человеком принесло лишь только новую мысль в голову Хагенсона. «Человек
уничтожает мир, говоря, что делает жизнь лучше» Но от его внимания не
ускользнуло пение птиц, упорно пробивающееся через шум техники « и все же
настоящая природа существует, значит есть те для кого она должна существовать» утешил
себя Хагенсон, наконец, покинув тучи «кибернетически существ».
Он слышал как
отскакивают от стен звуки его шагов, Хагенсон не знал где он шел и куда ему
идти дальше, он знал, только то , что идет домой. Его ноги помнили дорогу сами,
его голова думала, не мешая внутреннему миру Хагенсона заниматься «своими
делами».
Ботинки шлепали по
сырому асфальту, когда Хагенсон автоматически ввел код, поднялся по лестнице и
открыл дверь. Вот он уже сидел в кресле, в комнате с задернутыми черными
шторами и закрытой глухой дверью, без всякого освящения и минимальной
меблировкой. Хагенсон не помнил, как и во сколько он пришел, не помнил, как
снял и куда положил ботинки и вещи, он не помнил и то, как шёл по дороге.
Помнил, лишь мысли, что пусть и были вызваны реальностью, но жили отдельно от
неё. Хагенсон точно знал, что положил ботинки и вещи на место и завтра
автоматически оденет их. Он знал, что ему не нужно думать о дороге, когда он
идет, он знал все это и просто об этом не думал.
Залитая черным
цветом комната Хагенсона казалась ему безграничной. Не было видно ни стен, ни
мебели, ему казалось ,что можно идти сколько хочешь и ты не найдешь стен,
будешь идти в этой тьме и никуда не придешь. Все это Хагенсон создал сам, через
несколько минут он переставал ощущать кресло и просто жил своим внутренним
миром, протирая пыль с мыслей и обжигая руки цеплялся за мечты. Он не хотел
чтоб этот мир с механическим людьми сломал его, и потому поднимался после того
как больно падал. Хагенсон сидя в своей комнате, не знал, когда наступало утро
и когда опускалась ночь, его Внутренний Мир не имел времени, а комната была
сейфом для его Внутреннего Мира. Он бы вот так просидел в своем кресле всё свое
земное существование, Хагенсон не хотел принять реальность, потому ушел в свой,
принадлежащий только ему Внутренний мир, ушел только в свою, личную реальность.
Но каждый день ему приходилось вставать и идти на работу, есть, пить, в общем,
поддерживать свои жизненные функции. Тогда Хагенсон решил передать эти дела
голове, так, что бы все это получалось механически. Достигнув своей цели,
Хагенсон уже не думал и не вспоминал об этих нуждах. Порой звонок в домофон или
стук в дверь вырывали ,возвращали Хагенсона в реальность, но убивая раздражение
он привыкал к этим звукам. Но та как они появлялись редко, с каждым их
появлением, ему каждый раз приходилось заново привыкать. Хагенсон незаметно
уснул в кресле, а точнее на покой ушла его голова, и Хагенсон не задумывался,
когда ему спать, а когда просыпаться. Его внутренний мир продолжал жить, он не
спал ни когда, и сейчас он вспоминал крошечные ножки девочки, что касались
свежей травы. Её розовое платьице, белокурые локоны и крепкие, юные крылья..
Сейчас вспоминая её, он видел очертания этих крыльев, он видел, а «роботы» не
могли, «роботы» могли увидеть бренд её платья, но не могли увидеть крылья. А
все живые личности и Хагенсон наврятли запомнили бы бренд, но вполне возможно,
что увидели проявленные солнцем очертания крыльев.
Комната Постепенно
светлела, и отфильтрованный черными шторами свет проникал в комнату густо
серым. Голова Хагенсона проснулась и принялась за роботу. Он автоматически,
выполнил все свои нужды, привел себя в порядок, и ботинки его уже шагали по
серому, сливающемуся с душой «кибернетических существ» асфальту. Вот стук его
каблуков стал частью шума от торопливого шага «роботов». Метро грохотало,
смотря в отражение Хагинсон упорно пытался вспомнить кому принадлежат эти
крепкие, но юные крылья, розовое платьице и отражение утреннего солнца в
белокурых волосах. Он пытался понять и откопать среди воспоминаний заветное
имя, о носители которого он не мог не вспомнить и дня. Так Джеймс Хагинсон жил
уже 27 год, хотя так было написано в паспорте, а сам Хагинсон не задумывался о
том сколько лет он уже существует.
В один из дней
Хагинсона из своих размышлений вырвал запах, резко перекинув Хагинсона из
своего мира в реальность, так, что зрачки его расширились .Он в первый раз
увидел этот мир в красках, первый раз почувствовал его. И этот слабый аромат
пробился через едкую дорогу, перебил слабый запах растений, Хагинсон отключил
голову, он проснулся и думая внутренним миром понесся так, что выглядел душевно
больным .Хагенсон не знал куда и зачем бежал ,он бежал по запаху, что придал
жизнь его воспоминаниям. Хагинсон успел схватить закрывающуюся дверь подъезда,
и его в бешеном ритме бегущие шаги, раздавались гулким эхом пока он мчался по
лестнице. Он остановился перед красной, незакрытой дверью. Перед дверью, в
которую он никогда не входил и никогда не касался. Он вошел в квартиру и разум
не успел удушить его внутренний мир, думая которым Хагинсон совершил поступки,
которые больше сходят на поступки психа. Хагинсон замер, медленно открывая
красную, деревянную дверь, за ней он видел залитую черным цветом комнату.
Черный цвет погладил стены и мебель ,потому комната казалась безграничной.
Хагенсон оказался в своем мире разум был тут бессилен. Одно большое окно
пропускало серый цвет с улицы, нарисовав в этом мраке подоконник на котором,
будто вырезанный из глубоко- черной бумаги сидел изящный силуэт девушки. Лица
не было видно, но Хагинсон почувствовал, что на лице девушки есть улыбка. Он не
мог увидеть этой улыбки, как не смогли бы и «роботы», но он смог её
почувствовать, ощутить на себе, а этого «роботы» бы не смогли, и девушка
,действительно, улыбалась. Он вошел плотно закрыв за собой дверь, тем самым
стерев с комнаты желтый треугольник. Она едва заметно махнула рукой, и он
медленно подошел к ней .Теперь он видел красивые очертания её лица ,теперь он
видел улыбку, настоящую, искреннюю, живую улыбку. Белые локоны девушки отражали
в себе серый цвет улицы,и он молча смотрел на неё, опиревшись о подоконник. Они
молча смотрели друг на друга. В этот день внутренний мир Хагенсона победил
разум и он думал только им, за это молчание он успел увидеть за её спиной серое
очертание крыльев, изрезанных, разорванных крыльев и он увидел в ней ту
маленькую девочку в розовом платьице и с забавными хвостиками. В эти минуты он
придал жизнь своим мечтам, он увидел смысл в настоящем, в эти минуты Хагенсон
ощутил крылья за своей спиной. Холодные капли пота выступили на лбу Хагенсона,
и только сейчас ещё ликуя и находясь в этом новооткрытом для Хагенсона
ощущении, он только заметил, что она чуть ли не вываливается из нараспашку
открытого окна. Ещё не успев не чего предположить, он неожиданно вздрогнул
услышав её смеющийся голос, что неожиданно возник после долгой тишины.
- Знаешь, я хочу
быть полностью независимой от этого мира, я хочу быть независимой и от смерти,
что настигает разум. Я хочу умереть так как я хочу, чисто по своему желанию,
именно поэтому я и сижу тут, дабы разочаровать смерть тогда когда она ликуя уже
замахнется косой.
И она вновь
засмеялась, Хагенсон все так же молчал, беззвучно теряя то, что возвратил и
ощутил несколько минут назад , ещё не понимая от чего так происходит, он
пытался понять смысл её слов, но подсознательно догадываясь, он просто боялся
вдуматься. Она тоже молчала до того момента как резко взяв его руку улыбнулась
«спасибо тебе Джеймс» и он не успел очнуться, когда она уже лежала на асфальте
с улыбкой, озаряющей её уста…
Джеймс Хагенсон не знал когда он
умер днем или вечером, он не помнил как пришел и что делал, он помнил только
мысли, что аккуратно лежали на полочках его внутреннего мира, он умер в 80 лет
сидя в своем кресле ,он умер в «безграничной» комнате. Но на покой ушла лишь
голова, так как никуда не годилась и была уже не пригодна для задач, что
задавал ей Хагенсон, его внутренний мир продолжал жить. Неожиданно, он вспомнил
что ему уж как ни как 1600 лет, но выкинув эти ненужные мысли из головы,
внутренний мир продолжил заниматься «своими делами» Теперь Хагинсону не нужно
обустраивать комнату, ему не нужна ни голова, ни руки, ни ноги, ему не нужно
выполнять нужды тела.Но внутренний мир знал, что просто не успеет за это время
найти её –девушку с белокурыми локонами. Он не задумывался над тем, какое тело
дадут ему, он знал, что это произойдет автоматически. Внутренний мир теперь
вырастил в себе надежду, он поддерживал надеждой настоящее и кормил надеждой
мечты. Внутренний мир теперь знал, как ощутить крылья, внутренний мир верил,
что когда он вновь появится на земле и получит новую голову, он будет пытаться
найти её…
|
|
