|
По мысли С. Машинского, «Семейную хронику»трудно подвести под jsxye. Жанровую классификацию: «В самом деле, что это - роман? Повесть? Мемуары? Отчасти и то, и другое, и третье. И вместе с тем - ни то, ни другое, ни третье». Поскольку, по мнению критика, реалистическое искусство по самой природе своей чуждо канонам норма-тивной эстетики с характерным для непредставлением о замкнутости литературных жанров, то документально-историческая основа «Семейной хроники», а так же особен-ности ее художественно-композиционной структуры позволяют рассматрвать это про-изведениепривсем его неповторимом своеобразии в рамках мемуарного жанра. С. Ма-шинский уточняет, что мемуары лишены устойчивых признаков жанра, оскольку в них по существу совмещается несколько жанровых разновидностей: воспоминания, записи, дневники, автобиография, каждая из которых имеет свои особенности, и тяготеет либо к художественной литературе, ли к документально-исторической прозе. С. Машинский подчеркивает, сто в «Семейной хронике»доминирует художественное начало, хотя, на его взгляд, основа этогопроизведения строго документирова. Он ссылается на письмо С. Аксакова к публицисту М.Ф. Де Пуле: «Близкие люди не раз слыхали от меня, что у ме-ня нет свободного торчества, что я могу писать только сидя на почве документально-сти, идя за нитью истинног события ... даром чистого вымысла я вовсе не владею». Критик делает вывод, что творчество Аксакова имело под собой автобиографическую или документальную основу.
С. Машинский, а затем и Л. Гинзбург обратили внимание на то, что в переходный период конца 1840-х - начала 1850-х годов и в России, ина Западе наблюдался повы-шенный интерес к мемуарам, автобиографическим запискам, очеркам, вообще к всевоз-можным документальным жанрам. Литературоведы связывают эту тенденцию с тем, что развитие русское литературы XIX века шло в направлении все более углубляющегося художественного исследования внутреннегомира человека.Лидя Гинзбург считает, что в первой половине 1850-х годов поиски аналитической остроты и научной достоверности в познании действительности, не вылившиеся в форму большого социально-псиологического романа, направлялись нередко в сторону своеобразных промежуточ-ных жанров. Для автора знаметой книги «О психологической прозе»вопрос о жанре ва-жен, поскольку «речь идет о познавательном качестве произведения, о принципе отра-жения, преломления в нем действительности.»
Анализируя «Былое и думы» Герцена, Л. Гинзбург обращает внимание на такие компаненты мемуарног жанра, как жизненная подлиностии отсутствие фабулы между объективным миром и авторский сознанием, поскольку из бесконечного множестважиз-ненных фактов Герцен, к примеру, отбирал то, что могло с наибольшей силой выразить философский, исторический, нравственный смысл действительно бывшего. «Это не вы-мысел», - подчеркивает Л. Гинзбург. На ее взгляд, это скорее повесть автобиографиче-скоготипа, примерно в том же духе пишет С. Машинский о «Семейной хрони-ке»Аксакова, считая, что произведение было задумано как совершенно достоверная ле-топись, как повествование о немногих конкретных человеческих судьбах: «Спокойно и методичноразвертывается повествование Аксакова. Нигде не повышая голоса, не убы-стряя темпа, в однойи той же эмоциональной тональности рассказывает писатель о «де-ревенской жизни помещика в старые годы»...»Повествование строится как живой уст-ный рассказс бесконечными повторами. Мерное, неторопливое течение природы, либо лирическим обращением к читателю, либо пространным отступлением, представляю-щим собой по существу самостоятельную новеллу».
Дмитриева Е.Е. и Купцова О.Н., авторы книги «Жизнь усадебного мифа: утрачен-ный и обретенный рай», замечают, чтотечение усадебного времениотличается отгород-ского, поскольку усадьба обладает поразительным свойством обращатьежеминутное, ежедневное событие, переживание - в легенду и, вместе с тем, оставляют зримым и ощутимым сам процесс возникновения этой легенды.
Эти авторы напоминают , что сам миф об усадебной культуре стал разновидно-стью мифологемы о Золотомвее и существовал как определенная тема по крайней мере с конца XVIII века, вписываясь в более широкую проблематику жизни природной и го-родской и составлял одну из частей оппозиции «город - деревня».
Противопоставление города деревне известно еще со времен античности. Осо-бенно актуальным оно стало в эпоху Просвящения и связано с именем Руссо. Е. Дмит-риева обращает внимание на то, чтои в России в эпоху сентементализма появились ис-кусственности городкой жизни. Первоначально это были либо прямые переводы, либо свободные подражания одам Горация («Искренние желания в дружбе» М. Хераскова и послание Державина «К Н.А. Львову», приглашение в деревню Пушкина «Здравствуй, Вулъф, приятель мой»). Исследовательница считает, что представление о бытийной зна-чимости сельской жизни проходит через всю русскую литературу XIX века, как в ее главной, магистральной, так и боковой линии, многое, хотя и по-разному определяя в творчестве И Тургенева. А. Фета, Л. Толстого. В этом ряду следовало бы упомянуть и Аксакова (природа в его прозе становится эстетическим образцом) «Поэт хозяйства ис-торик будней, с любовью изобразивший весь ритуал домашнего обихода, какое-то бого-служение семейственности. Аксаков так искусно сложил мозаику жизненных мелочей, что перед нами проступили крупные черты романа, трагедии, основной содержания жизни - и все это в оболочке спокойной и светлой», - так проницателыи писал об Акса-кове Ю. Айхенвалъд (4, 204). Он сравнил тихую жизнь, которой жил писатель, с мирной прелестью «Германа и Доротеи», вплотную подойдя к тому определению жанровой специфики «Семейной хроники», которую дал этому произведению современный американский исследователь творчества Аксакова Э. Даркин. Американский славист, автор обширной монографии «Сергей Аксаков и русская пастораль» (1983), имел воз-можность изучать материалы о семье Аксаковых в архивах крупных библиотеках Рос-сии. Во введении он пишет, что в течение 1920-1940-х годов Сергей Тимофеевич Акса-ков был менее известен широкому кругу читателей, чем его современники И. Тургенев. И. Гончаров, Ф. Достоевский и Л. Толстой, хотя для своего времени, в русской литера-туре 40-х - 50-х годов XIX века он был чрезвычайно популярен и был одной из самых представительных фигур в искусстве. В качестве подтверждения Э. Даркин приводит высказывания П. Милюкова о том, что «Семейная хроника» неотъемлемая часть дет-ского чтения (История русской культуры, 1890 г.) (5).
Э. Даркин считает, что, несмотря на фактический запрет публикации аксаковских произведений в первые годы советской власти, время от времени его книги появлялись в школьных сериях. После смерти Сталина отношение официальных кругов к творчеству Аксакова продолжало оставаться достаточно настороженным (частная жизнь человека в то время продолжала считаться не стоящей особого внимания - Т.С). Более того, на взгляд Э. Даркина, читателю, привыкшему к роману с тщательно проработанные сюже-том и сложной характерологией, книги Аксакова могли показаться архаическими доста-точно упрощенными.
Американский исследователь полагает, что творчество Аксакова следует оцени-вать по иным параметрам, поскольку произведения писателя принадлежат не к традици-онному жанру романа, а к пасторальной прозе, тесно связанной по своей тематике и формам выражения с пасторальной поэзией. Э. Даркин полагает, что Аксаков и не соби-рался создавать беллетристику в чистом виде, поскольку все его работы родились из воспоминаний, то есть из собственного Опыта, что было характерно для пасторально прозы и поэзии как XIX, так и XX веков. Э. Даркин отмечает, что пасторальную прозу Аксакова можно рассматривать на двух уровнях - эстетическом, как поэтически лично-стную, утонченную прозу, и психологическом, в котором возникает идиллически отда-ленный во времени, естественный и простой мир, но по-прежнему близкий и настоящий момент воспринимаемый во всей своей сложности.
По мнению Э. Даркина. как всякий автор пасторали. Аксаков конкретен, ткань его повествования связана с определенным временем и пространством, помещенным и внутрь необъятной российской природы, которую писатель трансформирует в источник эстетической ценности. Критик обнаруживает пасторальные элементы у ряда писателе, таких как Гоголь, Гончаров, Толстой, которые затрагивали проблему соотношения меж-ду человеком и природой, человеком и обществом, однако у Аксакова эти проблемы станутприоритетными, поскольку являются сутью его художественного сознания. Дар-кин считает его зачинателем пасторальной традиции, актуальной а России до сих пор, находящей свое выражение у таких авторов, как А. Чехов, Б. Пастернак, В.Набоков. В своей монографии Э. Даркин представляет Аксакова как автора пасторали во всей спе-цифике этого понятия. Давая характеристиу русских исследований о творчестве Аксако-ва, Э. Даркин отмечает, что они рассматривают писателя либо как автора мемуаров, ли-бо как беллетриста, но не как автора пасторали. Исследователь сопоставляет позицию Добролюбова, для которого любоепроизведение искусства имеет значимость с точки зрения его социальной ценности, и П. Анненков, который делал акцент на эстетической значимости произведения.
Американский критик полагает, что и Добролюбов, и Анненков по-разному оп-ределяют место С. Аксакова в русской литературе, но в рдном они единодушны, высо-кооценивая поразительное умение писателяиспользовать реалистическую деталь, бес-пристрастность в изображении характера, эпичность его прозы. Э. Даркин, напротив, подчеркивает, что своеобразием Аксакова является как раз близость к пасторальной традиции, а не к эпическому началу, считая, что эту особенность отмечал уже Хомяков, почувствовавший, что все творчество Аксакова пронизано личными мотивами,даже ин-тимными, возникающими из собственног опыта. Э. Даркин высоко оценивает дорево-люционные исследования об Аксакове, выполненные В. Острогорским и В. Шенроком, которые включили в литературный обиход ванные биографические материалы, касаю-щиесяпереписки писателя с Гоголем и Тургеневым; труы П. Милюкова ему импонируют своей объективностью и доказательностью в решениипроблемы «Аксаков и славянофи-лы».
Положительно оценивая монографию С. Машинского (1961), Э. Даркин замечает, что в основе данного биографического очерка лежит концепция Добролюбова. Но, по мнению американского критика, эта работа не раскрывает всю глубину творчества Ак-сакова, она написана по канону классической монографии о русской литературе XIX ве-ка, для того, чтобы включить писателя в пантеон выдающихся художников слова. Э. Даркин сожалеет, что критики не способны подчас разглядеть в литературных произве-дениях Аксакова иных ценностей, кроме социальных. Ему представляется, что Аксаков в чем-то близок Чехову - поэтичностью и тонкостью психологическогорисунка, много-значностью ситуации, отсутствием авторского нажима в изображении глубоко скрытых проблем повседневнойжизни. По его мнению, воздействие аксаковской прозы зависит от эстетической подготовки самого читателя, которого приглашают к восприятию утонченных чувств и эмоций: читатель ориентируется на собственный созидательный опыт.
Пастораль в его монографии исследуется как обшекультурный идеал сельской жизни в гармонии с природой, сутью которого становятся уединение и духовная незави-симость, созидательный труд, крепкая семья и патриотизм. Не случайно английская ис-следовательница Элен Купер в 1978 году, разрабатывая проблему пасторали, подчерк-нула: «Идея пасторали более не нуждается ни в какой реабилитации; признание ее заме-чательного символического богатства сменило в обшем мнении ее осуждение как жанра искусственного и эскейпистского, которое так долго мешало оценить ее по достоинству и которое во всяком случае принимало во внимание лишь ничтожную часть этой тради-ции» (6, И).
Э. Даркин понимает под пасторалью в контексте изучения творчества Аксакова не только и не столько литературный жанр, в котором дана оппозиция город-деревня, природа-цивилизация, жизнь активная-жизнь созерцательная, а само пасторальное ми-роощущение и пасторальную топику.
На взгляд критика, подобно Толстому и Тургеневу, Аксаков описывает не утопи-ческое и гротескное, а повседневную, обыденную жизнь, находя душевную красоту в обыкновенном. Подобная тенденция, по мнению Даркина. Сохранилась и до нашего времени, подтверждением чему служит «Доктор Живаго» Пастернака. В самом деле, разработка семейно-родовой темы, где интимное, сердечное, духовное связано с устой-чивым бытом дворянской семьи, как этическая и эстетическая ценность, в которой ощу-тимо гуманистическое начало, под пером Аксакова приобрело общечеловеческое значе-ние в отличие, скажем, oт сходной темы у Достоевского и Салтыкова-Щедрина решае-мой в сатирической тональности.
В своих рассуждениях о пасторали Даркин опирается на античную традицию, в частности, традицию Феокрита, который живя в городе, создавал свои буколики, с нос-тальгией вспоминая о молодости, проведенной среди пастухов Сицилии. Даркин под-черкивает, что произведения Аксакова безусловно отличны от традиционной пасторали, учитывая что само определение жанра достаточно обще и аморфно. Однако, на его взгляд, у русского писателя можно найти черты несомненного сходства с классической пасторалью, поскольку в своих истоках (у Феокрита в частности) пасторам складыва-лась как картина мирного течения сельской жизни с точки зрения горожанина воспри-нимающего его как идеал, которого сам он лишен. Даркин использует трактовку этого жанра, опираясь на известкую работу Томаса Розенмейсра «Зеленый кабинет»: Феокрит и европейская пасторальная лирика» (7. 82). Стоит заметить, что в эту традицию вписы-ваются и георгики Вергилия.
Поскольку пастораль - порождение эпохи эллинизма, того времени, когда человек стал ощушать себя частным лицом, гражданином государства, для которого все больше значение приобретает личная жизнь, собственный внутренний мир, то пастораль вопло-щает точку зрения на мир частного человека, где особое значение играет бытийная сто-рона жизни, когда дом, быт опоэтизирован.
Феокрит с удовольствием описывает подробности пастушеского быта (Циклоп хвалится обилием молока и сыра, его заботят стада, пастбища и водопои), богатый уро-жа и сельский ландшафт, труд жнецов, которые вяжут снопы и молотят хлеб, быт бед-ных рыбаков, «все богатство» которых составляют снасти, лески, неводы, верши и т.д.
Даркин подчеркивает, что у Аксакова столь же обостренный интерес к быту, когда ва-жен и ценен каждый элемент. У него, как и в классической пасторали, действительной показана во всей вещественности, повседневности, обыденности. Предметный чувст-венный мир изображался Аксаковым во всей красоте и многообразии, будь то детальное описание многочисленных блюд на свадебном обеде, или прогулка на мельницу, где Степан Михайлович тотчас же заметил сбой в работе жерновов («сейв принесли новую шестерню ... - и запел, замолол жернов без перебоя, без стука, плавно ронно»), или ос-мотр хозяином отцветавшей ржи и молодых овсов и г.д Подобные перечни предметов и вещей американский исследователь называет «номинальной формой эпического замед-ленного действия, которое можно наблюдать во всех произведениях русского писателя и именно оно создает гармонию пасторального мироощущения, несмотря на сцены охоты с их жестокостью и грубостью.
Даркин отмечает особое чувство природы у автора «Семейной хроники», когда человек рассматривается как часть природы, воспринимающий ее как целое и одновре-менно уникальное. Слова «тишина», «мир», «спокойствие», «чудо» создают в произве-дениях Аксакова атмосферу удивительного внутреннего равновесия. Само отношение к природе у него иное, нежели у горожанина, который, увидев в крайний момент пребы-вания за городом живописный вид или великолепный восход солнца, тот1 же забывает эту красоту и устремляется в душную атмосферу каменных джунглей. По мнению Дар-кина, аксаковский рыбак или охотник воспринимают природу не извне, а изнутри, осоз-навая себя ее частью. «Он ведет постоянный диалог с ней как свободный и равный оби-татель первобытного мира» (5, 85). Опираясь на труды Мирча Элиаде, Даркин поясняет, что у Аксакова основными составляющими этого заново воспринятого космоса являет-ся земля, вода и растительность, особенно деревья, все они - архаические места бытия, места божественного: в комбинации они составляют главные особенности традицион-ных моделей мира, ибо «вода - живая, она движется и несет жизнь», «леса - хранители вод», а дерево «представлчет видимые феномены органической жизни». Сам мир спо-койствия и свежести не толькоблаготворен для человека и его души, но он на самом де-ле является источником жизни.
Даркин делает справедливое замечание, что у Аксакова нельзя обнаружиять прмых заявлений о символической силе воды и деревьев, немедленном бегстве из горо-да дабы основать заново свои отношения с простыи реалиями, существующими в есте-ственной среде обитания. Однако пасторальное и дае мифическое восприятие природы американский критик находит в его «Послании к М.А. Дмитриеву», когда окруженный хаосом жизни в обществе и физическим вторжением старости. Аксаков находит в при-роде гармонию и обновление. «Есть, однако, примиритель / Вечно юный и живой, / Чу-дотворец и целитель / Ухожу к нему порой / Ухожу я в мир природы. / Мир спокойст-вия, свободы, l В царство рыб и куликов, / На свои родные воды, / На простор степных лугов, / В тень прохладную лесов, / И - в свои младые годы» (8, 686).
Но по мнению Даркина, здесь выразились все самые существенные акценты мира псироды, питающие как охотничьи книги писателя, так и иные его произведения. Мик-рокосм пространства, воды, деревьев переполнен жизнью, что вновь напоминает о пас-торальном взгляде на окружающий мир. Исследователь видит пасторальную систему ценностей не только в «Семейной хронике», но и в «Детских годах Багрова-внука», и в «Воспоминаниях», где так же ощущается ностальгия по прошлым, добрым временам. Связь с собственной биографией, тщательно отобранной и вычерченной; позиция автора как художника-мемуариста (в одном произведении он повествует о событиях, которым сам был свидетелем, а другое посвящено времени, предшествующему его рождению); статика, а не динамика, уникальное и универсальное, которое можно воспринимать только через посредство взаимопроникновения друг в друга, тем более, что события и персонажи обретают значимость только через свое отношение к субъекту автобиогра-фии - все это в трактовке американского исследователя элементы пасторали.
На наш взгляд, к этому можно добавить и саму специфику времени, которое дви-жется в двух измерениях: календарно-природном, где все известно и предсказуемо, и психологическом, где все подвижно и непредсказуемо.
Анализируя пастораль в английской литературе XVIII века, Е.П. Зыкова пишет о том, что пасторальный топос может распространяться на все государство, может сжи-маться до размеров одной семьи, одной сельской усадьбы. Пасторальный идеал форми-руется каждой эпохой в зависимости от того, какое значение она придает оппозиции го-род - деревня, природа - цивилизация, жизнь активная - жизнь созерцательная, и пред-почтение той или иной стороне этой оппозиции зависит от социально-политической и культурной ситуации (6, 4).
Исследовательница права в своем утверждении, что пасторальные идеалы сильно расходятся с господствующей жизненной практикой, но безусловно за идеализацией сельского образа жизни в гармонии с природой стоит одна из «вечных», постоянно вос-производящихся потребностей человека и этим определяется ее долгая жизнь в литера-туре. И добавим, этим объясняется постоянный интерес к творчеству Аксакова в Англии и США.
Книги Аксакова в Англии стали бестселлерами из-за их апафеоза природы и сельской жизни. «Обстоятельный, неповерхностный знаток природы, он, обращается с ней бережно и по-родственному, природа успокаивает его, лечит, навевает на него ми-нуты «благостные и светлые». Таково же отношение к природе у многих английских ху-дожников слова, начиная от Аддисона, Юнга, Грея и кончая нашим современником Джоном Фаулзом, который признается, что он воспринимает природу как лекарство, что «процесс общения с природой сродни молитве». И в то же время природа для него и «горячая привязанность, и настоящая дружба: это и смена времен года, и возвращение, свойственное каждому сезону, конкретных цветов, зверей, птиц и насекомых» (9, 376).
«Открывая природу», каждая национальная культура открывает себя, свою само-бытность, а в то же время, это открытие для каждой нации становится делом всеевро-пейским, всемирным... У человечества есть единая всеобщая связь - Природа», - прони-цательно замечает И.О Шайтанов, автор содержательной книги «Мыслящая муза» (10, 8).
В книге «Пастораль в системе культуры: метаморфозы жанра в диалоге со време-нем», изданной в Московском открытом университете в 1999 г.. отмечалось, что в 1960-70-е годы наука с нарастающей активностью обратилась к изучению пасторали доказав, что это явление нельзя считать периферийным, что литература не хочет прощаться с этим жанром, точнее метажанром, о чем свидетельствуют произведения Д. Гарднера «Никелевая гора. Пасторальный роман», В. Астафьева «Пастух и пастушка», А. Адамо-вича «Последняя пастораль».
За многоликостью пасторальных модификации таится некое образно-смысловое
«ядро», удерживающее в своем магнетическом поле пестрый спектр конкретно- ис-торических жанровых «превращений» - так определяет современное состояние вопроса
Т.В. Саськова (11) Заслуживает внимания и суждение Н Т Пахсарьян о том, что «широ-ко используемое в современных отечественных и зарубежных исследованиях понятия
«пастораль» остается до сей поры противоречивым и непроясненным - прежде всего, как кажется, оттого что, последовательно различая пасторальную тематику героев, ком-плекс мотивов, специфический пасторальный идеал, основные этические оппозиции и т.д. - и собственно «пасторальный жанр», специалисты редко замечают, что не сущест-вует единого жанра пасторали, но есть исторически сложившаяся и претерпевающая эвоюцию группа пасторальных жанров - и прозаических, и драматических, и поэтиче-ских».
Л. Баткин в связи с развитием пасторали выделил два основных этапа, обозначив
их первичную и вторичную «семиотизацию». Феокрит и Вергилий, создатели буколик
осуществили «первичную семиотизацию деревенской природы и обычаев», опираясь на
конкретные социальные и биографические обстоятельства в то время, как «вторичная
семиотизация» в рамках пасторали включала природную жизнь в готовый знаковый ряд,
многократно усиливая «окультуренность, искусственность аркадийского мира» (I
«Античное наследие в культуре Возрождения». М.. 1984).
Жанровые возможности пасторали были проявлены и осознаны в античности, в период ее возникновения. Но уже в начале XVIII века пастораль в своем классически виде осознается неспособной «соответствовать» обновленному влечению к природе, а новые формы описательной поэзии еще только складываются. Начиная с этого времени считает И. Шайтанов, есть смысл определеннее различать пастораль как жанр пасто-ральность как более свободное, не стесненное узостью формальных установлений миро-ощущение (10,54). В настоящий момент в англоязычной литературной критике устано-вилась традиция, в которой от жанра пасторали переходят к пасторальности как момен-ту мирососозерцания. Именно по этому пути идет автор монографии «Аксаков. Русская пастораль».
СНОСКИ:
1. Машинский С. С.Т. Аксаков.- М., 1973.
2. Гинзбург Л. О психологической прозе.- Л., 1977.
3. Дмитриева Е., Купцова О. Жизнь усадебного мифа: утраченный и обретенный рай.- М., 2003.
4. Айхенвальд Ю. Силуэты русских писателей. - М., 1994.
5. Darkin A. Sergei Aksakov. A Russian Pastoral.- New York.1983.
6. Зыкова Е. Пастораль в английской литературе XVIII века.- М., 1999.
7. Rosenmayer T. The Green Cabinet. Theokritus and The European Pastoral Lyric. Los Angeles. 1969.
8. Аксаков С. Собр. соч. в 4-х томах. - М., 1956. Т.3.- С.686
9. Фаулз Джон. Кротовые норы.- М., 2002.
10. Шайтанов И. Мыслящая муза.- М.,1999.
11. Саськова Т. // Пастораль в системе культуры: метаморфозы жанра в диалоге со временем. - М., 1999.
Пахсарьян Н. «Пасторальный век» во французской поэзии XVIII столетия. // Пастораль в системе культуры: мета-морфозы жанра в диалоге со временем. - М., 1999
Селитрина Т. Л., доктор филологических наук,
профессор БГПУ, Уфа
|
|
