Джеймс Дафф Дафф из Тринити (Жизнеописание составлено А.К.Даффом, генерал - майором, членом Конгресса)

В середине 1990-х годов мемориальный Дом-музей С.Т.Аксакова в Уфе посетил корреспондент Американской телекомпании Си-Би-Эс Нъюс Уиллиам Гаспериани. Сотрудникам музея он показал "Семейную хронику" С.Т. Аксакова, переведенную на английский язык Джеймсом Даффом под названием "Русский джентльмен". Так мы впервые узнали о переводчике из Кембриджа, который в 1915-1916 годах перевел трилогию Аксакова на английский язык В этом переводе она была напечатана и в Америке и включена в так называемый "Канон" (список литературы, с которым должен быть знаком молодой человек, заканчивающий колледж, причем книги Аксакова рекомендуется читать перед тем, как приступить к знакомству с творчеством Достоевского). Мы попросили г-на Гаспериани подарить книгу для фондов музея, но он отказался, ссылаясь на то, что она не его, а взята на время поездки в Уфу у друга.

Надо ли говорить, как мы мечтали заполучить эту книгу. И вдруг, буквально через две недели, в музее появился внук переводчика - Ричард Дафф, импозантный англичанин в возрасте около 60 лет. В Уфу он, по специальности геофизик, прибыл по делам своей фирмы и, как только представилась возмож¬ность, поспешил в аксаковский дом. В разговоре с ним промелькнула фамилия "Пашков". Как выяснилось, двое сыновей богатого уральского горнозаводчика Пашкова (одно из имений которого было под Уфой) учились в Кембридже, где преподавал Джеймс Дафф - специалист по древним классическим языкам. Интерес к русской литературе и непосредственное знакомство с носителями русского языка побудили Даффа заняться его изучением. Несколько позже он открыл для себя Аксакова...

Творчество Сергея Тимофеевича оказалось очень близко и созвучно душе педантичного англичанина. И прежде всего - это ранние детские впечатления, связанные с восприятием природы (описание зимы и весны). Джеймс Дафф, как и Сергей Аксаков, любил охоту, собак, дальние прогулки, увлекался собиранием грибов. Второй раз Ричард Дафф приехал в Уфу в 2000 году уже как гость Международного Аксаковского праздника. Музею он подарил две книги С.Т. Аксакова в переводе деда с дарственной надписью своей тетушки - дочери переводчика Эстер Дафф. А вскоре по нашей просьбе он выслал в Уфу
машинописный текст "Жизнеописания Д.Д. Даффа", написанный его сыном Аланом Даффом в 1970 году.

 Г.О.Иванова,
научный сотрудник дома-музея С. Т. Аксакова

Предисловие

Тридцать лет тому назад, когда умер мой отец Джеймс Дафф ( I860-1940), в газете "Таймс" появился некролог. Он был написан, я полагаю, доктором Х.Ф. Стюартом, и был по-своему замечательным, но такого рода заметка - лишь краткий набросок к портрету - не дает полного представления. Мой брат, покойный сэр Джеймс Дафф, убедил меня взяться за более полное описание. В конце концов я согласился, хотя; сознавал, как трудно будет человеку, лишь немного владеющему латынью и совсем не знающему греческого, писать о филологе-классике. Когда все разделы были вчерне закончены, я послал записи брату. Он предложил целый ряд дополнений и уточнений, почти все из которых были приняты мной. Последнее письмо Джеймса, в котором выражалось одобрение и передавались поздравления, было написано незадолго до его внезапной смерти в апреле 1970 года.

За тридцать лет мои воспоминания об отце, естественно, стали стираться, но, к счастью, у меня было подспорье в виде большого количества письменных материалов. Во-первых, его дневники. Он начал вести дневник в 1888 году и продолжал его с перерывами до 1934 года. Есть разрывы, один из них в четыре года, но они не часты. В записях, в основном, излагаются факты, они-то и составили канву моей работы. Во-вторых, письма Джеймса Даффа Даффа, в частности, письма, которые он писал мне, когда я был в действующей армии во время Первой Мировой войны, начиная с лета 1915 года и вплоть до конца 1918. Когда в марте 1922 года я уехал на Ближний Восток, он снова регулярно писал мне до лета 1924 года. Отец писал очень хорошие письма и занимался этим весьма методично. Каждый вечер перед тем, как идти спать, он исписывал микроскопически мелким и разборчивым подчерком одну сторону двойного листа бумаги для писем, что примерно составляло 200 слов. На четвертый вечер последняя сторона этого двойного листа была заполнена, и на следующий день он отсылал письмо. Вполне вероятно, что при общении с человеком, находящимся столь далеко, он позволял себе более свободно высказываться по поводу дел и личностей в Кембридже. И даже сейчас, спустя 50 лет, перечитывание его ежевечерних "сводок" о событиях прошедшего дня доставляет большое удовольствие.

Джеймс Дафф мастерски владел искусством создания биографических набросков и критически относился к попыткам других в этой области. "Слишком длинно" или "чересчур длинно" - было его частой ремаркой. Если душа отца видит, чем занимается его старший сын, то надеюсь, что она будет снисходительна к моему труду.
А.К.Д. Июль 1970

20-го ноября 1860 года в имении Даштугас Хаус, что недалеко от Тарриффа, в графстве Абердин у полковника Джеймса Даффа, офицера 74-го шотландского полка, родились сыновья-двойняшки. Родители решили, что старшему из них при крещении должно быть дано имя деда по материнской линии Алана Колкуна Данлопа, а младший унаследует имя своего отца Джеймса. Однако во время крещения, когда подошла очередь второго мальчика, произошло недоразумение - фамилия была повторена дважды, и ребенок стал Джеймсом Даффом Даффом, это имя он носил всю оставшуюся жизнь. Его вряд ли можно назвать благозвучным, но оно сослужило свою службу - помогало отличать мальчика от его отца, Джеймса Даффа, и младшего брата, Джона Даффа.

Полковник Дафф происходил из старинной Абердинской семьи Даффов из Крейгстона и Хаттона. Он родился в 1820 году в замке Хаттон, получил образование в Эдинбургской академии, где ему было присвоено звание младшего офицера 74-го шотландского полка, который в то время дислоцировался в Канаде. В апреле 1841 года Дафф отправился на морском судне к месту назначения. Служил по очереди в Монреале, Квебеке и Галифаксе. Затем последовали три года гарнизонной службы в Ирландии в период голода, после чего полк был послан в Южную Африку и принял участие в кафрской войне 1851-52 годов. В ходе службы в действующей армии Джеймс Дафф отличился, временно принял на себя командование полком и был дважды отмечен приказом. По окончании кампании он вернулся домой, ушел в отставку и в апреле 1855 года женился в Эдинбурге на мисс Джейн Брэкен Данлоп. Мисс Данлоп родилась в 1829 году в Калькутте, где ее отец, занимавшийся выращиванием индиго, скопил скромное состояние. Ее дядя, Александр Мюррей Данлоп, был выдающимся адвокатом, священнослужителем и членом парламента.

В течение трех первых лет брака семейная пара не имела своего дома и жила поочередно в имениях семейства Даффов в Данлугасе и Очинтуле. Смерть отца в 1858 году определила, где им жить в дальнейшем. Родовое имение в Хаттоне было унаследовано старшим братом, но по завещанию Джеймсу была оставлена долгосрочная аренда земель в Ноклейте, что возле Октерлесеа, на южной окраине имения Хаттон. Именно здесь он стал строить дом, в котором и прожил до самой смерти. Для усадьбы было выбрано живописное место с видом на речку Итан, которая течет среди холмов, поднимающихся сразу за домом. Разбивая сад, Джеймс Дафф взял на себя смелость отойти от традиции, согласно которой сельский дом в Шотландии должен иметь окруженный высокими стенами сад, расположенный от него на некотором расстоянии. Сад в Ноклейте начинался сразу за окнами дома и простирался вниз по склону до реки, которая в этом месте чуть больше ручейка, и был защищен от ветров лесополосами и живыми изгородями. Местность здесь представляет собой холмистые угодья, очень непохожие на болотистую местность графств Ди и Дон, расположенных далее к югу, и по шотландским меркам считается богатой.

Полковник Дафф и его жена не стали дожидаться, когда для них будет готов дом в Ноклейте: в 1856 году родилась девочка, которую окрестили Джейн Луизой. Первый сын, Гарден Ланоу, появился в 1858, а двойняшки Алан и Джеймс в I860 году. Последний из их четырнадцати детей родился в 1871 году.

Раннее детство Джеймса Даффа Даффа связано с Ноклейтом, и до тех пор, пока ему не исполнилось десять лет, он мало что видел вне его. Жизнь здесь была не слишком тепличная, как в смысле климата, так и в других отношениях. Зима в Абердине суровая и очень длинная; вполне обычны здесь снегопады, когда дом оказывался полностью отрезанным от мира, а передвигаться можно было только на санях. Да и в кругу семьи не предусматривались особые развлечения. Учитывая, и не без оснований, что воспитание четырнадцати детей подразумевает строгую экономию, родители предоставляли возможность щедрым дядюшкам и тетушкам обеспечивать развлечения, такие как, например, бильярдный стол для школьного помещения. Однако Ноклейт не был уединенным домом. То и дело приезжали и уезжали дяди и тети, кузины и кузены; Хаттон - центральное имение семейства - был всего в нескольких милях от него. Кроме того, неподалеку в Богни жили Морисоны, в Мелдруме - Уркхарты, в Окмакое - Буханы и, несколько дальше по долине, в Кейтнессе - Дунбары. Связь с Хаттоном окрепла, когда в 1866 умер его хозяин, Гарден Уильям Дафф. Его наследником стал старший сын Гарден Александр Дафф, который был еще школьником и учился в Харроу. Дядя мальчика, полковник Дафф из Ноклейта, вероятно, был назначен его опекуном до наступления совершеннолетия.
Летом выезжали на воды на Морей Ферт. Вся компания отправлялась по железной дороге; отец семейства устраивался в купе для курящих вагона 1-го класса, а домочадцы и слуги в других вагонах того же поезда. Может быть, именно эти поездки превратили Джеймса Даффа в заядлого любителя купаний; вплоть до пожилого возраста он любил нырять и плавать даже в таком холодном и неприветливом море, каким являлось побережье Антрима.

Думая об образовании двойняшек, полковник Дафф обратил свое внимание на Феттс. Алан и Джеймс были умными малышами и, наверное, смогли бы заполучить стипендии в новой школе, Феттс колледже, которая строилась в Эдинбурге.

Феттс колледж обязан своим существованием, равно как и своим именем, сэру Уильяму Феттсу, богатому торговцу, и Лорду Провосту из Эдинбурга, который умер бездетным в 1836 году, оставив крупную сумму денег попечителям будущей школы. Эти попечители по прошествии некоторого времени собрали средства и подыскали подходящее место, но контракт на строительство был подписан лишь в 1863 году, и завершить его предполагалось через пять лет. В школе должно было учиться 50 стипендиатов (получающих стипендию из благотворительных фондов), живущих при школе, и 50 нестипендиатов - приходящих учеников.

Такая школа, созданная по образцу английской государственной школы, была инородной по отношению к шотланд¬ской системе образования. Ей предстояло решить трудную задачу самоутверждения, а также становления взаимоприемлемой как для Шотландии, так и для Англии формы обучения. Для руководства подобной школой требовался неординарный человек, и такой человек нашелся. Александр Поттс, имеющий прекрасную репутацию, приехал из Регби, где он был учителем шестого класса в Темпле. Это был человек примечательный как внешне, так и своим умом, и характером. Поразительно красивый, он напоминал чертами лица лорда Теннисона и, как утверждают, его просили позировать для караны с изображением Христа. А. Поттс изучил иврит, а также латинский и греческий языки, написал оригинальный научный труд по Новому Завету; кроме того, он имел большое влияние на своих шестиклассников, умело используя их преданность. Его руководство Феттс колледжем внезапно оборвалось в 1889 году: Поттс умер после всего нескольких дней болезни. За эти девятнадцать лет школа под его руководством превратилась в передовое учебное заведение, очень похожее на сегодняшний Феттс.

В 1870 году строительные работы приближались к завершению, в октябре должен был состояться первый набор мальчиков. Среди кандидатур на «места стипендиатов были Алан и Джеймс Даффы, которым тогда было по девять лет. Для отбора кандидатов доктор Поттс прибег к услугам выдающегося филолога-классика, профессора Г.Г. Рамсея, много лет спустя приславшего Джеймсу Даффу удивительный рассказ о том собеседовании: "Я помню все детали экзамена и тех ответов, которые Вы и Ваш брат давали на мои вопросы. Я часто цитировал их, так как они были поразительным образцом ответов, которые требуются от юноши для поступления в военно-морскую школу новой системы. Ответы были абсолютно неверными, но совершенно прекрасными! Когда вы вышли, я повернулся к Поттсу и сказал: "Ну, Поттс, что бы Вы ни делали, но Вы должны взять этих двух ребят!" Впоследствии я всегда с огромным интересом следил за обеими Вашими карьерами".

Итак, 5-го октября 1870 года Алан и Джеймс Даффы оказались среди 53 маленьких мальчиков, которым Феттс колледж открыл свои двери. Они были самыми младшими из набора, но самому старшему было всего 14, а средний возраст составлял ровно 12 лет. Мальчиков разделили на три класса, близнецы Даффы были помещены в первый, младший класс, который взялся вести К.К. Коттерилл, правая рука доктора Поттса, а позднее дядя Руперта Брука. В течение последующих семи лет количество мальчиков в школе неуклонно росло: средний ежегодный набор составлял 50 человек. Школьные строения, состоявшие поначалу только из учебных корпусов, дополнились спортзалом, площадками для игры в мяч, плавательным бассейном. Стали складываться школьные традиции: продолжительные учебные часы, обязательные игры, катание на коньках зимой, поездки в каникулы "в город", в Эдинбурп в форменных пиджаках и цилиндрах Итона, холодная ванна по утрам круглый год. Первый номер издания "Fettesian" был опубликован в 1878 году, а музыкальное произведение "Carmen Feltesiense" было написано лишь в 1880.
Уже в 1872 году Джеймс Дафф привлек внимание сторонних экзаменаторов как исключительно многообещающий ученик. В 1877 году он стал старостой школы и был явным претендентом на получение стипендии в университете; но какой университет это должен быть и какой колледж? Доктор Поттс колебался, что, посо¬ветовать, но в конце концов склонился к тому, чтобы метить повыше. В мае 1878 года Джеймс был выбран; стипендиатом в Тринити, колледже Кембриджа.

Именно в этот момент дороги близнецов Даффов стали расходиться. В школу они отправились вместе, но теперь Алан решил попробовать себя на гражданской службе в Индии. На экзамене I.C.S. в 1878 он оказался 15-м в списке, а вакансий было всего 13. В 1879 году снова участвовал в конкурсе и оказался на первом месте. Затем Алан был выдвинут на стипендию в Тринити, где он был с Джеймсом до 1881 года, вплоть до своего отъезда в Индию.

Джеймс Дафф приехал в Тринити в октябре 1878 года и оказался чужаком. Учась в Феттсе, он оставался недалеко от Эдинбурга и от друзей: его тетушка, миссис Морисон, имела городской дом в Рэндолф Кресент, и кроме того там были родные его матери, кузены по линии Данлопов разной степени родства. Но и в Кембридже он не оставался совсем без друзей. Его старший брат Гарден Дафф еще учился в Тринити, готовясь получить назначение; один или два его однокашника по Феттсу уже жили там; и, что еще важнее, для него был открыт дом его друга Уильяма Каннингема. Родители Каннингема жили в Эдинбурге, и его мать, урожденная Данлоп, была очень добра к своему юному кузену Джеймсу, когда он был еще мальчиком и учился в Феттсе. Именно здесь Джеймс Дафф впервые увидел, как слуга подогревает утреннюю газету у камина прежде, чем подавать ее на стол перед завтраком. Уильям поступил в 1869 году в Кайус колледж, в 1872 году перешел стипендиатом в Тринити, был посвящен в духовный сан в 1873 году, а в 1876 году женился на своей кузине Адель, еще одной представительнице Данлопов. Перед ним открывалась необычная карьера историка, священнослужителя и даже политика, но Уильям так и не покинул Кембридж, и они с Джеймсом Даффом на всю жизнь остались друзьями.

Вскоре после приезда в Тринити велением судьбы Дафф привлек внимание одного из старших членов совета колледжа Х.А.Дж. Манро, издателя Лукреция и филолога-классика европейского уровня. Манро обнаружил в юноше из Абердина задатки ученого, а, может быть, он обратил на него внимание еще и потому, что оба они были родом из одних и тех же мест в Шотландии - дом Манро был в Элгине. С тех пор и до самой своей смерти в 1885 году он относился к Джеймсу Даффу как к приемному сыну: помогал готовиться к экзаменам, руководил его чтением, брал с собой за границу в Италию, подружился с его отцом и матерью. Благодарность и привязанность Даффа явно видны в его статье о Манро, написанной для "Словаря национальных биографий", а также в очерке, который он использовал в качестве предисловия к изданию Лукреция 1914 года в переводе Манро.

Свой первый год в Тринити Джеймс провел в стремлении встать на ноги и в подготовке к Литтлгоу. Литтлгоу, или, иначе говоря, экзамен, предшествующий поступлению в университет, охватывал широкий круг предметов; блестящие успехи по одной дисциплине не делали простительным провал по другим. А Дафф не был силен в математике. Ему пришлось сдавать экзамен снова и снова. В начале 1880 года он "надеялся найти легкие задания по тригонометрии и механике, но снова попал в камеру пыток". А тем временем Манро, взбешенный тем, что его любимый ученик должен был тратить на элементарную математику те часы, которые могли бы быть использованы на изучение классических языков, протестовал столь яростно, что смог добиться некоторого послабления правилу.

Рождественские каникулы Джеймс Дафф провел в Ноклейте, и, к счастью, возвращался обратно другим рейсом; в памятную штормовую ночь 28-го декабря мост Тай рухнул под эдинбургским поездом, и никто из пассажиров не выжил в страшной катастрофе.

Работая по семь часов в день, Дафф находил время и для развлечений. Он занимался греблей на восьмерке Фрешмана, однако без особых успехов. Более близким ему оказался гольф (игра проходила обычно на площадке в Коулдхем Коммоне, расположенной ниже по течению реки по направлению к Диттону). В марте 1879 года Джеймс Дафф вместе с Каннингами побывал в Брайтоне: принимал каждое утро морские ванны Бриллс ("морские ванны Бриллс совсем как море, только безопаснее"), ездил кататься в тележке, запряженной пони, развлекался катанием на лодке, в то время как "Уилли К. учился кататься на велосипеде". Весной 1880 года вместе с Манро он путешествовал по Италии, посетил Венецию и Флоренцию.

К тому времени Дафф уже метил в члены научного общества, но прежде ему следовало сдать с отличием экзамен по классическим языкам на степень бакалавра, а до этого он должен был попытаться получить премию Порсона и медаль президента университета (премию Порсона - за стихи, написанные греческим ямбом, на тему, указанную экзаменаторами, а медаль президента университета - за общую в классическом понимании эрудицию). Работу на соискание премии Порсона он начал в 1880 году, когда приехал домой в Ноклейт на рождественские каникулы. В мае он узнал, что получил ее. Профессор греческого языка Кеннеди считал, что это лучшая работа из представлявшихся на соискание премии за последние несколько лет. Письмо Манро с поздравлениями полковнику Даффу содержало несколько проницательных замечаний. "Джеймс - настоящий трудяга. Он весьма простодушен в лучшем смысле этого слова и никогда не пытается обмануть ни себя, ни других. Я особо замечал за ним, что он любит работать, но по-своему", и далее в том же письме: "Он не выносит одиночества или чего-либо похожего на одиночество." Манро предсказал Даффу высокий результат на экзамене на степень бакалавра и место члена научного общества в Тринити или каком-либо ином колледже.

В том же месяце, мае 1881 года, мать Джеймса Даффа приезжала в Кембридж. Поводом отчасти было прощание с Аланом, который параллельно учился в Кембридже и в Лондоне у Врена, лучшего репетитора по дипломатической службе в Индии. Он получил первое место на экзамене по индийской дипломатии и вскоре должен был отплыть в Индию. Миссис Дафф останавливалась у Каннингемов. В первый же день братья Гарден, Алан и Джеймс наняли лодку и прокатили ее вверх и вниз по реке вдоль задних дворов колледжа, сводили на концерт в Гилдхолле, на обед к Манро, который был хорошим хозяином и с удовольствием развлекал гостей; а в один из дней прокатили ее вниз по реке до Диттона, чтобы посмотреть майские скачки. Джеймс Дафф не получил ожидаемую в марте 1882 года медаль Президента университета, ему пришлось довольствоваться тем, что он был "особо отмечен". Это был последний год, когда места кандидатов определялись "по заслугам". Дафф оказался пятым по классическим языкам, т.е. на месте, которое никак нельзя назвать неудовлетворительным, однако Манро был раздосадован и в частном порядке навел справки через одного из экзаменаторов. Как оказалось, первые пять кандидатов составляли отдельный класс, и реальной разницы в оценках между теми, кто оказался 3-м, 4-м и 5-м, не было. Некоторые экзаменаторы предлагали 3-е, 4-е и 5-е места объединить одной скобкой, но это предложение было отклонено решающим голосом председателя экзаменационной комиссии. Таким образом Джеймс Дафф оставался на 5-м месте вместо 3-го. Поздравительные письма хлынули потоком. Д-р Лотте, писавший из Феттса полковнику Даффу, отмечал: "Никакое место на экзамене на степень бакалавра не могло бы больше порадовать Вас или быть более лестным для Джеймса и его способностей, чем тот глубокий интерес, который он вызвал в лучшем ученом страны, человеке поистине мощного ума. Как замечательно для Вас узнать, что Ваш сын не только прекрасный ученик, но и высоко оценивается теми, чья оценка - это большая честь".

Последним барьером были выборы в члены научного общества. Их результаты давали Даффу права кандидата. Однако количество вакансий было ограничено, и ему предстояло участвовать в конкурсе не только со студентами, изучающими классические языки, как и он сам: один из кандидатов был математиком, особо отличившимся на экзамене. Накануне и во время экзамена Джеймс Дафф так себя перегружал работой, доходя до состояния нервного возбуждения, что Манро опасался за состояние его здоровья. Однако все шло хорошо, и он был избран экзаменаторами единогласно. Глава колледжа У.Г. Томпсон, не склонный к комплиментам, предсказал ему большую известность. Джеймс Дафф был избран членом научного общества Тринити 8-го октября 1883 года и оставался его членом в течение 57 лет вплоть до самой смерти.

Несколько лет усердного труда открывали перед ним вполне приемлемую перспективу. Но в самом начале этого пути его постигло несчастье: он потерял своего покровителя и друга. Весной 1885 года Манро, путешествуя по Италии, заболел в Риме и после непродолжительной болезни умер. Он был не только знаменитым ученым, но и замечательным человеком, чей характер производил сильное впечатление на всех, кто его знал. Один из его коллег писал: "В моей памяти о Манро всегда будет сохраняться вдохновляющее ощущение кристальной честности целей и помыслов, непоколебимой, стойкой и чистосердечной преданности высшим интересам, как он их понимал, и тому учреждению, с которым была связана его жизнь, и презрения ко всему закулисному, нечестному или трусливому, чего я не могу припомнить ни в ком другом из людей".

Джеймс Дафф был не из тех, кто забывает о своих друзьях, а тем более о Манро. Много лет спустя, он ухватился за возможность опубликовать биографический очерк о нем. Дафф был мастером подобного рода записок и написал живой портрет человека, которому был так многим обязан.

Издание 1886 года Лукреция в переводе Манро было первой публикацией Джеймса Даффа, к этому времени он уже преподавал в колледже, а также читал лекции в Гиртоне. Несмотря на обширную деятельность, Дафф уже не испытывал того прессинга, который заставлял его напряженно работать в течение последних десяти лет, и с удовольствием пользовался возможностью расширить свои горизонты и предаться некоторому разумному расслаблению. Общительный от природы, он получал удовольствие от того, что называл "рациональной беседой", и вступил в два клуба-ресторана, - "The Family" и "Ad Eundem", а также в клуб "Savile" в Лондоне; кроме того ему не был чужд интерес к хорошей еде и хорошему вину.

Фото, сделанное в 1878 году, в последний год его пребывания в Феттсе, изображает стройного юношу; на другой фотографии, снятой в Тринити в 1885 году, изображен заметно располневший молодой человек. И несмотря на частые взвешивания и периодические не очень усердные попытки держать диету, он так и оставался полным. Манро отмечал, что Джеймс Дафф не любил одиночества, а Кембридж предоставлял молодому человеку широкие возможности общения. В число его первых друзей входили Артур Клоу, сын поэта, Джордж Ленокс-Конингхем, однокашник по Феттсу, который в дальнейшем станет его зятем; Дж.К.Стивен и Гарри Стивен, сыновья сэра Джеймса Стивена; Гарри Каст, герой устного экзамена по французскому языку, на котором в ответ на задание дать определение теории он воспроизвел многосложное великолепие "une generalization centralisatrice". Самый близкий друг Джеймса Даффа Генри Бабингтон Смит прибыл в Тринити в 1882 году с дипломом Итона по классическим языкам и сдал с отличием экзамен по специальности. Но его интересы охватывали более широкий диапазон, чем чисто классические исследования Даффа. Для него не представлялась чем-то ужасным математика или даже финансы и, в самом деле, в дальнейшем он стал известным банкиром. Генри Смит был избран в научное общество Тринити и жил при колледже до 1888 года. В течение этих лет он и Дафф постоянно поддерживали дружеские отношения, и не только во время учебного семестра; Генри Смит посещал Ноклейт, а Джеймс Дафф, в свою очередь, гостил у него дома в Пугни. Они оба вступили в избранный круг эксклюзивного общества "Апостолов". В Кембридже было два дома, где Джеймс и Генри были частыми и желанными посетителями. Один из них - Спрингфилд, дом семейства Джеббов. Миссис Джебб до своего брака с Р.К.Джеббом была "магнитом" для каждого неженатого молодого человека: она признавалась, что получала по три предложения за день. Другой дом, Лекхамптон, был больше и солиднее и принадлежал Ф.У.Г.Майерсу, филологу-классику, сочинявшему стихи и интересовавшемуся психологическими исследованиями. Миссис Майерс написала серию шутливых акварелей, иллюстри¬рующих деятельность Генри и Джеймса. Некоторые из этих картинок дают понять, что девиз "рано ложиться - рано вставать" не очень нравился этой парочке: они засиживались до 4 утра, до самого восхода солнца, а к завтраку вставали в 12.30 дня. На одном из рисунков молодые люди изображены в нерешительности: выбрать ворота Спрингфилда или Лекхемптона; на другом - возле теннисного корта тянут жребий, чтобы решить, кто из них будет партнером более красивой из двух молодых леди. На третьем Дафф обращается к группе своих студентов в Гиртоне, при этом из бокового кармана у него торчит трубка. Еще один рисунок изображает их поход в театр Савой на оперу Гилберта и Салливана. На последней картинке Генри Смит показан в тот период, когда он переехал из Кембриджа в Лондон и стал должностным лицом в управлении образования. Его пребывание там было кратковременным, т.к. в 1893 году он был назначен личным секретарем вице-короля Индии, а это означало, что в течение пяти лет он будет полностью оторван от своих друзей в Англии. С той поры его имя в Тринити не забывалось еще и потому, что там учились его сын Майкл Бабингтон Смит и внук Алан Бабингтон Смит. В те же годы началась дружба с семьей Пашковых. Ее глава, богатый русский англофил, купил большой дом, Шортгроув, возле Одли Энда в графстве Эссекс, и приглашал туда своих друзей. Джеймс Дафф "никогда прежде не испытывал на себе русское гостеприимство" и был поражен, обнаружив по приезде, что в нескольких спальнях были застелены кровати и разожжены камины, чтобы он мог выбрать понравившуюся. Его также поразили русские понятия о времени сна. Он и сам часто засиживался до самого утра, но хозяин дома вообще пренебрегал общепринятыми нормами и шел спать только тогда, когда ему этого хотелось. Другим гостем в Шортгроуве был Генри Смит, он даже принял приглашение посетить имения Пашковых в России. Некий дядюшка, живший в Варшаве, послужил удобным "перевалочным пунктом", далее он отправился по реке пароходом, а затем в коляске, запряженной лошадьми, до самой Уфы в Оренбургской губернии, покрывая громадные расстояния в крайне дискомфортных условиях. Он пожил в двух из загородных домов Пашковых, пострелял из ружья, занимался рыбной ловлей, охотился и даже играл в крикет. Джеймс Дафф остался дома и не разделил этого приключения. Связи с Пашковым были возобновлены много времени спустя, когда два его сына приехали на учебу в Тринити. И вполне резонно предположить, что именно контакт с Пашковыми впервые пробудил интерес Даффа к русскому языку и русской литературе.

Вслед за Джеббами в Спрингфилде и Майерсами в Лекхемптоне, причем и те, и другие были несколько старше Джеймса Даффа, завязались дружеские отношения с Дарвинами. Семья Джорджа Дарвина имела в Ньюхем Грэндже в саду, на берегу реки Кем, зернохранилище, куда в свое время зерно свозилось баржами из Кинге Линна. Это здание они перестроили в жилой дом, и его первым постояльцем был Джеймс Дафф, который привез сюда свою невесту в 1896 году. Домом Фрэнка Дарвина был Уичфилд на Хантингдон Роуд, где Дафф был частым гостем, заходя на чашечку чая по пути домой после чтения лекций в Гиртоне. Он часто играл в гольф и с Фрэнком Дарвиным, и с его сыном Бернардом. Именно Дафф впервые взял юного Дарвина с собой в Лондонский театр. Бернард оставил яркое описание этого вечера. В Уичфилде Джеймс Дафф впервые приблизился к научным исследованиям, когда однажды вечером после ужина помог Фрэнку Дарвину, ботанику, измерять растущую тыкву.

Третий Дарвин, временами живший в Кембридже, Леонард, Джеймсу Даффу посещать родной дом в Ноклейте дважды, а часто и три раза в год во время каникул. Он с удовольствием повторял, что, занявшись научной карьерой, "выпал из высшего класса". Однако чувствовал себя вполне в своей тарелке в тех кругах, где разговоры крутились вокруг охоты и рыбалки, фермерского и лесного хозяйства. Он частенько проводил утро с ружьем и собакой, охотясь на куропаток, которых в те времена было больше, чем теперь, среди торчащих корней и стерни на близлежащих фермах. Ходить, спотыкаясь, по каменистым пашням или пробираться, утопая по грудь, через заросли капусты, пропитавшиеся дождями, - это были упражнения, требующие от охотника весьма больших усилий. Иногда Дафф мог отправиться в Хаттон, чтобы поучаствовать в уже более сложной охоте на фазанов. Еще одним развлечением служили упражнения в стрельбе и верховой езде по лугам вокруг дома, - что являлось испытанием добродушия его отца, бывшего большим энтузиастом в деле выращивания роз; или игра в гольф на площадках Нэрна или Абердина. Время от времени предпринимались поездки по окрестностям с родителями, иногда даже до Стаффы и Ионы. По вечерам Дафф читал вслух своей матери и сестрам, часто это были романы Джейн Остин. А когда они уходили спать, он засиживался до поздней ночи за работой.

Во время каникул были и другие развлечения, в том числе и поездки в Шотландию. В течение нескольких лет Дафф регулярно на Пасху отправлялся в Париж, каждый вечер посещая там какой-нибудь театр - драму или оперу. С Дарвинами он продолжал ездить в Бембридж или Истбурн поиграть в гольф, а с другими компаньонами - в Уолмер и Бранкастер. Часто его видели и в Лондоне; он и Генри Бабингтон Смит частенько ходили в "Савой" на оперы Дойли Карт и в "Куинс" посмотреть на игру в теннис и университетские соревнования. С Фрэнком и Бернардом Дарвинами Дафф видел игру Коклина и Сары Бернар в "Сирано". Хотя у него и не было музыкальных наклонностей, он ходил слушать де Реске в "Доне Джиованни", а когда его мать и сестра приехали на две недели в Лондон, то он вместе с Генри Смитом сопровождал их в театры и на концерты. Джеймс Дафф ездил в "Лорде" болеть за университетский матч и в Пугни, чтобы посмотреть старт лодочной регаты. Обедать он часто ходил в "Савил", где однажды встретил Райдера Хаггарда, Редьярда Киплинга и Эндрю Ланга. В тот же день он отправился в зоопарк в Риджентс Парке, чтобы посмотреть на дикую кошку, пойманную в Инвернессе.

Две свадьбы в их семействе побудили Даффа приехать в Лондон. Его сестра Кэти вышла замуж за Сесила Стивенса, состоявшего на медицинской службе в Индии. Джеймс был шафером у своего младшего, брата Чарли, который женился на сестре Генри Бабингтона Смита, Мэри. Его брат-близнец Алан женился на кузине Берте, одной из дочерей Хаттонов, когда прибыл домой в отпуск из Индии.

Эта вполне стабильная жизнь в начале 1891 года была прервана на некоторое время приступом болезни, которая время от времени донимала его на протяжении всей оставшейся жизни. Она принимала форму острой депрессии, не дававшей ему заниматься обычными делами. Никаких органических нарушений врачи не смогли обнаружить. Были испробованы различные способы лечения, но безуспешно. Над ним без каких-либо видимых причин словно нависала туча, через некоторое время она как бы снова уходила ввысь. По мере того, как он становился старше, эти приступы становились менее острыми, но более настойчивыми. Первый приступ 1891 года был смягчен заграничной поездкой, а когда Дафф возвратился в апреле из Швейцарии, он уже был вполне в форме для того, чтобы вернуться в Кембридж. В то лето свой отпуск он провел в Сейнт Эндрюсе, месте, которое очень любил, живя с Аланом и Бертой, приехавшими домой в отпуск из Индии, играя в гольф, купаясь и просто сидя на солнце. Из Сейнт Эндрюса он отправился дальше в Ноклейт, куда приехал пожить Генри Бабингтон Смит, и к началу октябрьского семестра тень меланхолии совершенно исчезла.

35-й день рождения (ноябрь 1895 года) застал Даффа по-прежнему холостяком. Дело не в том, что он был женоненавистником. Он наслаждался обществом умных женщин и не был равнодушен к их внешности: "Никогда я не видел женщины, чьи волосы так напоминали бы птичье гнездо" или "Она профессор политэкономии, и именно так и выглядит".

Дома в Абердине было принято, чтобы молодые люди из Ноклейт Хаус составляли пары со своими кузинами из Хаттон Кастла; Алан из Ноклейта женился на Берте из Хаттона; Алик из Ноклейта - на Джанет из Хаттона. Особо близкой подругой Джеймса Даффа была его кузина Мэри, но эта романтическая дружба не закончилась женитьбой. С Лорой Ленокс-Конингхем его связал Феттс. Ее брат Джордж был однокашником Джеймса по Феттсу, позже приехал в Кембридж в Кайус колледж. Они поддерживали дружеские отношения. Когда леди Ленокс-Конингхем привезла своих дочерей в Кембридж навестить Джорджа, то естественно, что Дафф часто с ними виделся. После очень короткого знакомства он и Лора были помолвлены, но в связи с возникшими трудностями помолвка была разорвана. Однако в 1895 году после посещения Даффом дома Ленокс-Конингхемов в Спрингхилле они обвенчались 28 декабря в церкви деревни Манимор.

После свадьбы молодожены отправились в Шел бури - отель в Дублине. Двумя днями позже они прибыли в Лондон, где им был предоставлен на две недели дом Артура Клоу. Их медовый месяц был продлен, т.к. в Тринити Даффа отпустили до начала летнего семестра. Джеймс и Лора проводили время, осматривая достопримечательности на юге и западе Англии: Вентнор, Бурнмут и Малверн. Путешествие завершилось визитом в Эдинбург. Между тем необходимо было найти место для своего дома в Кембридже, и Даффы взяли в аренду Оулд Грэнери ("Старый амбар") на берегу реки Кем по соседству с владель¬цами дома - семьей Джорджа Дарвина в Ньюнхем Грэндж. Несколько дней пожив у Дарвинов, в апреле 1896 года они переехали в Оулд Грэнери. Позже в Оулд Грэнери поселилась старшая дочь Дарвинов Гвен Раверат. Именно здесь она написала "Мирный период" - очаровательную картину жизни в Кембридже на переломе веков. Их первый ребенок, сын, родился в Оулд Грэнери 11-го ноября того же года. Они хотели назвать его Хью Манро в память о друге и покровителе Джеймса Даффа. При рождении ребенок и был зарегистрирован под этим именем, но трагические известия из Индии стали причиной изменения первоначального плана. Брат-близнец Даффа Алан и его жена Берта планировали летом приехать из Индии и провести свой отпуск с Лорой и Джеймсом в Эли. Осенью в Центральной провинции Индии, в округе, где служил Алан, начался
5 января, измученный тяжелой работой и заботами, он умер от воспаления легких. Берта пережила мужа всего на два месяца. И поэтому новорожденный сын Джеймса Даффа был назван Аланом. Спустя два года, 5-го февраля 1898 года, умер отец, и Дафф поехал на похороны в Октерлесс, что недалеко от Ноклейта. Второй сын
Даффов, Джеймс Фитцджеймс, родился в Оулд Грэнери 1-го февраля, и, когда умирающему дедушке сообщили эту новость, он еще смог это осознать.

К этому времени Джеймс Дафф понял, что, имея в детской уже двух детей, он должен найти жилье более просторное, чем Оулд Грэнери, к тому же не имеющего сада. Неоднократно Дафф упоминал, что "Лора хотела бы сад... Он в то время не подозревал, что саду предстоит стать одним из увлечений и, возможно, самым большим увлечением его жизни. Дом, на который пал их выбор, находился на Леди Маргарет Роуд, в одном повороте от Мэдингли Роуд, и уже был назван своим архитектором "Стретхейрд" по имени одного местечка в Аил оф Скай. Это был просторный, удобный дом, примерно с акром неухоженного сада. Они переехали туда в апреле 1898 года, и дом этот был домом Джеймса Даффа в течение 42 лет вплоть до его смерти в 1940 году.

В первые годы супружеской жизни Даффы мало были привязаны к Кембриджу. То вместе, то по отдельности они ездили в Бранкастер поиграть в гольф, поплавать, посидеть за вистом, в Уолмер-ради гольфа, виста и ловли рыбы в море; в Кастлтоп, дом семьи Клоу в Нью Форесте, в Сэндвич, с кузиной Лоры Эстер Кобболд и ее мужем Невиллом; и в Дил и Сэндвич - ради гольфа опять-таки с Кобболдам' . В гольф играл, конечно же, один Джеймс, Лора к этой игре никогда никакой симпатии не испытывала. В связи с частыми поездками двоих малышей приходилось оставлять дома. Их няня, Марта Грэндж, была и преданной, и надежной. Кроме того Даффы могли рассчитывать на помощь любимой сестры Лоры, Элис Ленокс-Конигхем, которая была не замужем и могла, когда возникала необходимость, быстро освободиться от других дел. Даффы ездили и в Шотландию, и в Ирландию. Мать Джеймса Даффа и две его сестры продолжали жить в Ноклейте еще несколько лет после смерти отЦа. Долгую дорогу поездом из Кембриджа в Абердин удобно было прервать в Эдинбурге, где преподавал в школе и жил в Моредун Кресенте Джордж Ленокс-Конингхем, однокашник Даффа по детским годам в Феттсе. В Ирландии Дафф был не настолько своим. Спрингхилл с красивым старинным домом, впоследствии переданным под опеку государства, не мог предложить ни гольфа, ни охоты на куропаток. Но там Джеймс Дафф с удовольствием удил рыбу, понемногу играл в теннис, а поляны вокруг дома позволяли ему заниматься тем, что особенно ему нравилось (по причинам, которые он никогда не мог объяснить) - собирать грибы.

И в Ноклейтс, и в Спрйнгхнлле требовалось посещать утреннюю воскресную службу в церкви. Проповеди настоятеля Октерлесса или ректора Тарриффа читались по традиционному образцу, который Даффу был давно знаком, но службы и проповеди Северной Ирландии были для него новыми. "Некоторые из местных священников были странными, в самом деле очень странными, и такими же были их проповеди"; и на Даффа иногда нападала смешливость. Джеймс Дафф редко смеялся вслух, но были моменты, когда он не мог не рассмеяться и разражался долгим и неудержимым хохотом. В один из таких случаев, чтобы унять свою веселость, он даже вынужден был "улизнуть" из церкви.
Большую часть времени Даффы жили в своем доме в Стретхейрде. У них было достаточно места и всего того, что позволяло весело проводить время. И поток посетителей потянулся к ним: родители, братья и сестры, кузены и кузины, и друзья.

В 1899 году Джеймс Дафф был назначен одним из четырех наставников Тринити, деливших между собой ответственность за 600 учащихся выпускных классов. В последующие десять лет его вполне устраивала эта работа, хотя в ней были определенные недостатки: наставник, будь он женатый или холостой, должен был ночевать в колледже пять раз в неделю во время учебного семестра. Дафф всегда предпочитал преподавание экзаменаторству и считал работу наставника с молодыми людьми и их родителями наиболее близкой себе по духу. Многие из его выпускников сделали выдающуюся карьеру. Среди них особенно выделялся один, со скрипучим голосом, привлекший внимание Джеймса Даффа тем, что в ответ на вопрос, что читает, сказал, что в данный момент он читает "Тристрам Шанди". Это был Литтон Стречи. Джеймс Дафф очень высоко ценил его умственные способности, что явствует из характеристики, написанной к окончанию учебы в Тринити: "В отношении блестящих способностей, я считаю, он не уступает никому из двухсот юношей, которые были моими студентами за последние четыре года". Дафф ценил элегантную иронию стиля писем Стречи, но довести его до неуправляемого приступа смеха удавалось другому студенту, Д.А.Уинстенли. Стиль Уинстенли лучше всего демонстрирует один из его анекдотов, история якобы про одного из его друзей, миссионера, проработавшего двадцать лет в миссионерском округе в Африке. За это время он обратил в свою веру только одного человека, которого впоследствии по ошибке застрелил, приняв за бабуина. Такого рода шутка кому-то может показаться бессмысленной, но Джеймс Дафф был не единственный, в ком она вызывала приступ хохота. Уинстенли, получив ученую степень, был назначен в Управление по делам образования, но решил, что чисто административные обязанности не в его вкусе; и поэтому подал в отставку, называя в качестве причины свой интерес к системе образования. Он вернулся в Тринити, где провел остаток жизни, преподавал историю и писал книги о политике 18-го века и Кембриджском университете.

Джеймс Дафф сохранил также связь и с Гиртоном, занимаясь там преподаванием и репетиторством. Он всегда ходил пешком туда и обратно вдоль Хантингтон Роуд, что-то около двух миль в одну сторону. Эта дорога не была живописной, - прямая, ровная, вдоль нее ни деревца, Единственной ее достопримечательностью был "столб Маркони" с северной стороны на полпути к Гиртону. Достоинством этой дороги было то, что возле нее находился Уичфилд, дом семьи Фрэнка Дарвина, где Даффу всегда были рады, если он заглядывал на чашку чая и оставался сколько ему захочется. Что он всегда любил в таких прогулках, так это общество какой-нибудь собаки; но не одного из пекинесов своей матери, которых недовольно называл "тявкающими маленькими уродцами", а общество охотничьей собаки из Ноклейта. Эти собаки были близки сердцу Джеймса Даффа: на каминной полке его кабинета в Кембридже стояла фотография Дональдсона, лесника из Ноклейта, с ружьем в руках и сеттером у ног. Но для преподавателя, работающего в колледже в Кембридже, где собаки были строго запрещены, держать их было почти невозможно. Одну попытку он все же сделал, привезя из Абердина терьера, которого назвал Итаном по названию реки, протекающей у подножия сада в Ноклейте. Однако Итан вызвал бесконечные проблемы и в конце концов был отослан в Спрингхилл, где был убит в какой-то схватке.

Третий ребенок, Патрик Уильям, родился в Стретхейрде 21-го февраля 1901 года. В целях экономии Дафф решил выйти из членов и "Панча", и "Севил клуба"; и это решение он выполнил. Он вышел и из "Фэмили", своего Кембриджского клуба, вскоре после женитьбы. Но когда из Индии вернулся ближайший друг холостяцких лет Генри Бабингтон Смит после почти семилетнего отсутствия, то оба они, хотя были теперь женаты, отметили это событие небольшой пирушкой, на которой были устрицы и "Шабли"... На следующее утро Дафф признался, что у него болит голова.

Долгие летние каникулы в Спрингхилле обещали стать семейной традицией, которой пришел конец только со смертью отца Лоры, сэра Уильяма Ленокса-Конингхема, в декабре 1906 года. К этому времени семья снова прибавилась: на этот раз дочка, четвертый ребенок, родилась 9-го марта 1904 года и была окрещена Мэри Джералдиной. Ежегодные приезды из Кембриджа следовали заведенному порядку. Обычно два экипажа подъезжали к Стретхейрду, чтобы доставить всю компанию на железнодорожную станцию - родителей, четверых детей, кормилицу и няню, а также их багаж -сундуки, пгадстоновские дорожные сумки, чемоданы, сумочки, корзинки с едой. Все размещались в двух зарезервированных купе; не менее двух раз делали пересадки - один раз в Блечли, где наблюдали за лондонскими экспрессами, проносящимися мимо станции, и второй раз - в Кру. Затем ехали автобусом через весь Ливерпуль в доки, где садились на пароход до Белфаста; в лучшем случае это был пароход "Мэджик", самый большой из своих собратьев. Морское путешествие, каким бы суровым оно ни было, не пугало Джеймса Даффа, но бедная Лора страдала сильно и часто. Затем был Белфаст и медленно идущий со всеми остановками поезд, который огибал с севера Лоу Ни и поворачивал на юг, привозя их на маленькую станцию Манимор, всего в миле от Спрингхилла.

Ливни в Ирландии очень продолжительны, и много времени в Спрингхилле проводилось в вынужденном безделии в доме. Дафф пользовался уединенностью курительной комнаты, мрачной маленькой комнатки в конце длинного коридора, чтобы продолжать свои занятия русским языком и русской литературой. Летом 1903 года он прочел в переводе на французский язык "Войну и мир" Толстого, и, может быть, именно это заставило Даффа вторгнуться в область, до той поры неведомую для него. Русский язык он в основном изучал самостоятельно при помощи "Грамматики русского языка" и небольшого французско-русского словаря. Но когда Джеймс Дафф был в Кембридже, ему удавалось время от времени воспользоваться репетиторством того или иного знакомого, владеющего русским языком. К следующему лету он уже сделал успехи, достаточные для того, чтобы написать письмо "частично на русском языке".
Письмо это было адресовано Александре Григорьевне Пашковой, вдове его друга по Шортгроув Хаусу. Она хотела, чтобы двое из ее сыновей, Василий и Алька, поступили в Тринити в качестве студентов старших курсов, и обратилась в письме к Даффу за советом. Когда это было организовано, г-жа Пашкова переехала в Англию и сняла дом в Кембридже на время учебы сыновей в университете. Она стала частым и желанным гостем в гостиной Стретхейрда, невысокая, с элегантной фигурой, курящая маленькие коричневые русские сигареты. Владеющая почти наравне русским и английским и очень начитанная на обоих языках, г-жа Пашкова была способна распутать для Джеймса Даффа многочисленные сложности русской грамматики. В свою очередь он познакомил ее с произведениями своего любимого поэта Роберта Браунинга и даже послал во временное пользование одной посылкой пять томов его произведений. Г-жа Пашкова, без сомнения, восприняла это как любезность, но, возможно, нашла, что это "несколько чересчур". После того, как в 1911 году она вернулась в Россию, они продолжали обмениваться письмами. Во время русской революции 1917 года Пашковы были вынуждены оставить страну. К счастью, они не были доведены до крайней нужды, как многие из их друзей. В 1920-х годах - сыновья Даффа навестили Александру Григорьевну на ее вилле в Зальцбурге, а позже - на квартире в Версале. В 1906 году Даффа навестила еще одна гостья из-за границы. Это была "Элизабет", автор "Элизабет и ее немецкий сад". Австралийка по происхождению, она вышла замуж за немца, графа Арнима, и приехала жить с ним в Померанию. Она искала наставника по английскому языку для своих трех маленьких дочек и обратилась за советом к Джеймсу Даффу. Он порекомендовал своего друга по Тринити и будущего коллегу Джека Стюарта. В назначенное время Стюарт прибыл на железнодорожную станцию в Германии и увидел поджидавший его двухместный экипаж, управляемый английской гувернанткой. По пути от станции до дома гувернантка, которая была болтлива, выспросила Стюарта о нем самом и его делах. Прибыв в дом, Стюарт пошел в свою комнату, переоделся и спустился к обеду, где обнаружил, что английская гувернантка и "Элизабет" были одно и то же лицо. Стюарт отнесся к инциденту спокойно, а Джеймс Дафф сказал, что на месте Стюарта он покинул бы этот дом.

Последний семейный визит в Спрингхилл был нанесен летом 1906 года. После смерти мужа леди Ленокс-Конингхем переехала в другой дом в Дублине. И хотя гости из Стретхейрда были желанными, Дублин не мог предложить того, что было привлекательным для семейного отдыха на морском побережье. Иногда находилось компромиссное решение, когда она арендовала на лето дом на каком-нибудь курорте побережья Ирландии, а стретхейрдская компания снимала другой дом или находила квартиру недалеко от нее. Одним из таких мест был Ньюкастл, графство Даун, другим - Грейстоунс в графстве Уиклоу, где предлагались гольф для Даффа и безопасное купание для его семьи. Кроме того в Ныокастле можно было заняться и горным спортом; горы Моурн круто поднимаются от берега, и Джеймс Дафф с двумя старшими сыновьями взбирались на высоту 3000 футов до вершины Слив Донард. Другие летние каникулы, во избежание долгого путешествия в Ирландию, проводились на юге, один раз в Падстоу, другой - в Джерси, третий - в Хичеме в графстве Норфолк.

Вторая бабушка детей, миссис Дафф после смерти мужа в течение нескольких лет оставалась в Ноклейте со двоими дочерьми. Но по мере того, как она старела, ей хотелось какого-то менее сурового климата, и она построила себе дом в Боурнмуте, дав ему имя Маунтблери по названию одного из домов своих знакомых в Абердине. Однако прежде, чем Ноклейт перешел в другие руки, Джеймс Дафф успел по очереди привезти туда двух старших сыновей ненадолго пожить и познакомиться с домом и садом, и испытать волнение от ловли небольшой форели в Итане. Старший сын, Алан, даже удостоился быть взятым на несколько дней на военное судно (Кстати, младший сын Даффа, Алик, будет служить в морском флоте, быстро продвигаясь по служебной лестнице; в 1910 году он станет капитаном судна "Temeraire"). Алан, которому в то время было 13 лет, поехал с отцом в Уеймут, где их встретила капитанская шлюпка с рулевым, и четыре ночи спал в каюте на капитанском мостике. Все эти дни Даффы наблюдали военные учения на Канале. Но их отдых пришлось сократить из-за внезапной смерти одной из сестер Джеймса Даффа, на чьи похороны он отправился на север в Октерлесс.
В ответ на визиты Даффов в Стретхейрд (на долгое или короткое время) приезжала в свою очередь вереница родственников и друзей. Лора была в самых прекрасных отношениях с семьей мужа. В 1906 году его мать гостила в Стретхейрде несколько месяцев. После ее отъезда Дафф заметил, что наконец-то снова сможет курить свою трубку в гостиной. Он был и в самом деле заядлым курильщиком. В какой-то момент протесты врача вынудили его сократить количество выкуриваемых трубок до шести в день, но ненадолго. Любимым табаком Даффа всегда был "Плейере Нейви Кат", а его потребление приравнивалось к потреблению спичек. Каждый раз, когда он зажигал или разжигал заново свою трубку, то автоматически клал коробок спичек в один из своих карманов. В доме друзей это прегрешение тут же исправлялось, но в гостиной Тринити слуги, работавшие в колледже, не могли протестовать, и расход спичек был страшный.

Джеймс Дафф преподавал в Тринити и, естественно, что, когда кто-нибудь из родственников обдумывал, в какой колледж послать своих сыновей, всегда первым делом выбирался Тринити колледж:. Некоторые из этих молодых людей приезжали сюда старшеклассниками и достигали разных успехов в науке, но лишь один из них надолго связал свою жизнь с Кембриджем. Это был Фрэнсис Кларк, сын старшей сестры Лоры, Милли, вышедшей в свое время замуж за полковника Джеймса Кларка из Ларгантогера, что в двенадцати милях от Спрингхилда (Шестьдесят лет спустя их внук, майор Джеймс Чичестер-Кларк, стал премьер-министром Северной Ирландии). Благодаря Фрэнсису отношения между Стретхейрдом и Ларгантогером становилась все теснее и теснее. Для Даффа Ларгантогер означал общество его остроумной и начитанной свояченицы и кулинарные достижения ее повара; для мальчиков - ра¬дости двора фермы и конюшен, тенниса и крокета и исследования садов и площадок, беспорядочно раскинувшегося просторного дома. Фрэнсис был самым способным из обучающихся в Тринити племянников, что делало его дяде честь: он получал хорошие отметки, выступал за свой колледж в соревнованиях по гребле и часто приезжал в Стретхейрд. Затем он поступил в теологический колледж в Уэлльсе, был посвящен в духовный сан и через несколько лет вернулся в Кембридж в качестве викария церкви Св. Мэри.

К вечернему воскресному чаю в Стретхейрде собирались Фрэнсис и другие гости. Чаще всех заходил Уильям Конннигхем, позже архидьякон Эли. В холле Стретхейрда на его присутствие указывал цилиндр с розеткой, стоящий на столике, и голос, раздававшийся из гостиной, где возле его места за столом можно было увидеть быстро пустеющую тарелку с лепешками. Еще одним регулярным гостем по воскресеньям был У.Т. Лендрум, филолог-классик, член ученого совета колледжа Кайус и,- что было редкостью среди преподавателей того времени, - любитель-охотник. Он держал лошадей в Рутленде и временами приезжал в Стретхейрд верхом. Другой частый посетитель - Генри Халберт, ученый-классик, нередко оставался ночевать. Халберт был давним другом. Джеймс Дафф говорил, что он один из немногих оставшихся в мире людей, по-настоящему увлекающихся греческой и латинской литературой. Халберт решил стать доктором, но столкнулся с затруднением при сдаче первого экзамена на степень бакалавра. Вновь и вновь он экзаменовался и доставлял Стретхейрду удовольствие в очередной раз слышать его высокий голос и видеть его яркие галстуки из плотного шелка. В конце концов Генри все-таки сдал экзамен. Вскоре он подхватил туберкулез и был направлен врачами в Швейцарию. Зиму 1911 года Хилберт провел среди солнца и снегов Ароза. Видимо, его легким это принесло улучшение, т.к., когда разразилась война 1914 года, он был послан на комиссию в медицинские войска королевской армии. Так случилось, что в разрушенной македонской деревне в 1916 году двое в хаки, к их общему изумлению, узнали друг друга. Один из них был Генри Халберт, другой - старший сын Даффа.

Алан и Джеймс поступили в школу, в 1910 году, оба получили звание стипендиата, первый - в Веллингтоне, второй - в Винчестере. Третий брат, Патрик, получил звание стипендиата в Винчестере в 1914 году; его фамилия стояла во главе списка. Однажды Джеймс Дафф отметил, что не многие из отцов тратили на образование своих сыновей больше, чем он. Вероятно, в 1909 году он полагал, что его семья из трех сыновей и одной дочери уже сложилась. Однако через восемь лет после рождения Мэри 17 августа 1912 года появилась вторая дочь, при крещении получившая имя Эстер Лора Элизабет.

Срок пребывания Джеймса Даффа в должности наставника истек в 1909 году, и это давало несколько больше свободного времени, хотя он продолжал оставаться преподавателем колледжа до 1914 года. Много времени Дафф проводил за чтением русской литературы. По ходу дела он столкнулся с произведениями Аксакова, которые так ему понравились, что в последствии он посвятил себя их переводу на английский язык. Джеймс Дафф работал также над латинской христоматией, в которую включил главным образом Цицерона и Ливия, Виргилия и Овидия, говоря, что ему "удалось собрать много прекрасного материала, который, в то же время, не слишком сложен". Он отмечал, что для мальчика запятая часто равнозначна объяснительному примечанию,- "так что я предоставил ему все запятые, которые он захочет" (в этом отношении он значительно отличался от Г.А. Дж. Манро, у которого запятые были так редки, что иногда было трудно проследить, что он имеет в виду).

Теперь Дафф проводил несколько больше времени за пределами Стретхейрда, выезжая в Швейцарию с Джеком Стюартом и в Бриксворт в графстве Нортгемптон, чтобы побыть с Генри Халбертом. Небольшое путешествие, которое он предпринимал несколько раз, включало в себя поездку в Боурнмут, чтобы повидаться с матерью и сестрами в Маунтблери; в Винчестер, чтобы посмотреть на сына Джеймса, и в Кастлтоп, чтобы побыть с Артуром и Элеонорой Клоу: Событиями путешествия стали возможность услышать пение Мельбы и впервые увиденный аэроплан. Свидания с Джеймсом в Винчестере можно было сочетать с Боурнмутом и Кастлтопом, но для того, чтобы навестить Алана в Веллингтоне, требовалась отдельная поездка. Одна из них состоялась в 1911 году в палящий апрельский день. Даффы прибыли на станцию "Лондонский мост", собираясь далее ехать поездом. Но так как Джеймс не любил сильной жары, а Лора просто терпеть ее не могла, они отказались от перспективы поездки в раскаленном железнодорожном купе и взяли такси, которое должно было довезти их до Веллингтона, что недалеко от Ридинга. Оба они были прижимистыми людьми, и это был, вероятно, один из самых экстравагантных поступков, который они когда-либо совершили.

Хотя Джеймсу Даффу теперь было легче оторваться от Кембриджа, все же было нечто, всегда тянувшее его обратно магнитом, - сад Стретхейрда. Сад был небольшой, - приходящий два раза в неделю садовник поддерживал его в порядке. Дафф знал в нем каждый уголок. Грубую работу он оставлял садовнику, а сам выращивал рассаду и занимался выведением роз. Спустя всего несколько месяцев после того, как он въехал в этот дом, сад заполонил его разговоры и письма. Дафф писал очень содержательные письма, но на некоторое время они стали не более интересны, чем каталоги специалиста по семенам, на которые очень смахивали. В хорошую погоду он бывал совершенно счастлив, часами разглядывая цветок за цветком или удобряя почву для пробивающихся роз. Его любимцами были бледно-желтые нарциссы, которые выращивались кучками в траве или на клумбах: "Хорсфилд", "Минимус", "Уэардейл Перфекшн", "Мадам 'де Грааф". А однажды расцвел единственный бутон "Биаршеба", такой прекрасный, что для него потребовалось разбить отдельную клумбу. Даже зимой, если только позволяла погода, он обходил сад хотя бы раз в день. Погодными условиями, которых он терпеть не мог, были либо холод, который замораживал почву в лед, либо засуха, превращавшая почву в пыль.

Также часто Дафф продолжал играть в гольф. В 1900-1912 годах одним из его регулярных компаньонов по поездкам в Ройстон и его противником на площадках для гольфа был сэр Роберт Болл. Во время учебного семестра и долгих каникул они старались организовывать такие поездки каждую субботу. Сэр Роберт был родом из Ирландии, где служил Королевским астрономом, затем стал профессором астрономии в Кембридже; его кембриджская обсерватория находилась недалеко от Стретхейрда. Джеймс Дафф был мдадще Роберта Болла на 20 лет и очень к нему привязался, обнаруживая за ирландской внешностью и ирландским чувством юмора, необычную степень практичности и той проницательности, на которые, как иногда полагают, претендует другая часть Великобритании. С сэром Робертом Дафф вступал в дискуссии, которые очень ценил, называя их "рациональными беседами". После смерти сэра Роберта его сын издал биографию отца. В нее входила глава, написанная Джеймсом Даффом, представлявшая собой, как живой, портрет сэра Роберта и яркую картину Ройстон Хита. Стоит отметить, что хотя сам Джеймс Дафф был филологом-классиком, для которого естественные науки были закрытой книгой, трое из его самых близких друзей были - физик, Дж. Дж. Томпсон, ботаник, Фрэнк Дарвин, и астроном, Болл.

По вечерам его новым увлечением стало составление головоломок. Дафф всегда любил игру под названием "Пейшенс" (терпение), составление головоломок было своеобразной возмож¬ностью расслабиться. Уж если он начинал головоломку, то всегда ее заканчивал, говоря, что в течение недели засиживается из-за этого то до 3-х, а то даже и до 5-ти часов утра. Хотя нельзя сказать, что он рано ложился: обычным временем для него было 2 часа ночи.

Джеймс Дафф весьма регулярно поддерживал традицию семейного чтения вслух. Двое его старших детей могли наизусть повторить отрывки из "Баллад Древнего Рима" Маколея и баллады Джильберта задолго до того, как стали понимать их смысл. По мере того, как они подрастали, расширялся круг их чтения: Скотт, Диккенс,Теккерей, Джейн Остин, Джордж Элиот, Р.Л. Стивенсон, Уильям де Морган. Чаще всего читали в обеденное время; Джеймс Дафф ел быстро, и между блюдами, и в конце трапезы он, бывало, читал вслух по пятьдесять минут и еще полчаса после чая. Возможно, любимыми его романами для чтения вслух были произведения Скотта и Стивенсона, сюжет которых разворачивается к северу от границы Англии. Дафф отмечал, что ни у него самого, ни у Манро, еще одного шотландца, не осталось ни следа шотландского акцента в произношении за исключением слова "iron", в котором у него было, очень раскатистое "г". В то же время ему был прекрасно знаком этот диалект и его идиомы, и он мог пролить свет на любые речевые неясности. Эмоциональные отрывки при чтении представляли для Даффа некоторую трудность, поскольку в таких местах у него мог дрогнуть голос; так сцену, в которой тонет один из героев романа де Моргана "Somehow Good", ему пришлось оставить недочитанной. Но он смог добраться до конца поэмы Киплинга "Merrow Down", добавив в качестве комментария: "И есть же люди, которые говорят, что тот, кто
это написал, не поэт!"

Дафф был счастлив в Кембридже и не думал переходить в какой-либо иной университет. Его могла бы соблазнить только должность руководителя кафедры латинского языка в эдинбургском университете. Но к тому времени, когда она оказалась вакантной, он почувствовал, что слишком стар, чтобы менять место. В конце 1910 года, однако, представилась другая возможность - должность профессора латыни в Кембридже. Дафф не выставил бы свою кандидатуру, если бы знал, что другим кандидатом был А.Э. Хаусман. Если уж Хаусман претендовал на место, то заранее было ясно, кто будет избран. Его и избрали. Одновременно он стал членом научного общества Тринити, принеся ему свою известность и в качестве ученого, и в качестве поэта. Вскоре Джеймс Дафф узнал его настолько, насколько вообще можно было узнать этого сдержанного и внушительного человека. Он получал удовольствие от общения с ним и при случае старался занять подле него место, хотя и сожалел, что Хаусман был не слишком разговорчив. Дафф даже отваживался задавать ему наедине вопросы, которые не многие бы осмелились задать, и еще более не многие получили бы приличный ответ:
- Хаусман, при ваших взглядах на жизнь, получаете ли вы от жизни какое-нибудь удовольствие?
- Я считаю Вселенную весьма несовершенной, но все же получаю немало удовольствия от жизни.

Некоторые источники его наслаждений были неожиданны; как выяснилось, в какие-то каникулы в Ханстентоне он поселился в "анфиладе комнат" в гостинице и каждый вечер пил "Клико". Иногда он мог быть приветлив, но язык его был очень остер, даже когда он говорил в шутку. Однажды в Тринити в зале "Комбинейшн Рум" после обеда Джеймс Дафф, сидя у стола, взял себе персик прежде, чем передать по кругу бокалы, стоявшие перед ним. Последовало замечание: "Дафф, будь любезен, не забывай, что некоторые из нас склонны скорее к пьянству, нежели к обжорству". И все же ему хотелось "умерить ветер для стриженной овцы". Однажды вечером Дафф пригласил своего зятя, Джорджа Ленокса-Конингхема, поужинать и посадил его рядом с Хаусманом. Сын зятя, Алвин, был помолвлен, и Джордж, в котором была приятная нотка наивности, стал распространяться перед Хаусманом на эту тему, приглашая его согласиться с утверждением, что жизнь не может предложить ничего лучшего, чем быть молодым и влюбленным. И это говорилось автору "Парня из Шропшира"! Джеймс Дафф, услышав это, вздрогнул и подумал о пророчестве Исайи: "Отлученный от груди младенец положит свою руку на логово василиска". Однако "василиск" выдержал, и "младенец" был пощажен. Критическое отношение Даффа к Хаусману вызывала следующая жизненная установка ученого: Хаусман, казалось, полагал, что если бы устройство Вселенной было поручено ему, то он смог бы обустроить все значительно лучше. В отличие от него Джеймс Дафф считал, что люди не могут постичь тайны существования и, возможно, не предназначены для того, чтобы их понять.

Осенью 1912 года к нему вернулась депрессия, которая периодически нападала на него, но это не нарушало его обычного режима работы, игры в гольф и ужинов в колледже один или иногда два раза в неделю. Он посещал ежегодный ужин выпускников Феттса в Лондоне, сидел рядом с Хеардом, директором, и произносил главную речь вечера. Дафф консультировался по поводу депрессии у врачей в Кембридже и Лондоне. Доктора советовали попутешествовать за границей, и в марте 1913 года он повез сына Джеймса вместе с Генри Халбертом погостить на месяц на вилле в Грассе, в Альпийском Маритиме. В июле он провел некоторое время в Швейцарии со своим зятем Джеком Леноксом-Конингхемом, который незадолго до того ушел в отставку из полка рейнджеров Коннот. Джек был добрым и легким в общении человеком, его очень любили дети Джеймса Даффа, а сам он находил его мудрым и приятным компаньоном. В августе эта семейная компания отправилась в Эдинбург и остановилась там в доме, окна которого смотрели на здания Феттса.

В следующем 1914 году, когда они проводили каникулы в Ирландии, в Ларгантогере, 4 августа было объявлено о войне. Единственный член семьи, на ком это сразу же отразилось, был Алан. В июле он сдал вступительный экзамен для зачисления в армию и вскоре был призван в Королевскую военную академию в Вулвиче для прохождения шестимесячной кадетской подготовки. В Кембридже октябрьский семестр начался почти как обычно. Война воспринималась как что-то, касающееся лишь действующей армии, и понадобилось некоторое время для того, чтобы нация осознала, что объявления типа "Лорду Китченеру требуется 100 000 человек" были всего только предвестием предстоящего. В декабре Дафф совершил один из своих периодических объездов с посещением матери в Боурнмуте, семейства Клоу в Кастлтопе и сыновей в Винчестере, где Патрик заканчивал свой первый семестр в колледже, а 16-летний Джеймс стал стипендиатом Тринити.

1915 год застал Даффа активным и энергичным. Хотя он уже не состоял в штате преподавателей Тринити, все же подходящей для него работы там было полно - репетиторство, прием экзаменов, чтение лекций в Гиртоне. Бернард Дарвин, писавший статьи для "Country Life" ("Сельская жизнь"), втянул его в составление книжных обзоров для этой газеты. Время от времени он делал обзоры и для "Punch" ! ("Панч", англ. юмористический журнал), но это занятие Дафф находил не слишком подходящим. Он был склонен к прямолинейным оценкам: если считал какую-либо книгу плохой, то так и говорил, и раздражался, когда осторожные редакторы сглаживали его жесткие оценки.

В августе Джеймс Дафф приступил к делу, которому предстояло стать его главным занятием: переводу на английский язык русской литературы. Особенно привлекли его внимание произведения Аксакова. В октябре он закончил перевод первого тома под названием "Детские годы", который был опубликован в Лондоне в феврале 1916 года. Книга вызвала в нем такой отклик отчасти описанием конца русской зимы и радостей прихода весны, что напомнило Джеймсу Даффу его собственное детство в Абердине.

Такая книга не могла рассчитывать на коммерческий успех, но все отклики на нее были благоприятны и наиболее ценными из них было около полудюжины рецензий нескольких английских критиков чьей поддержкой в таком деле стоило заручиться.

Условия военного времени не располагали к игре в гольф, и Дафф время, от времени упражнялся в пеших прогулках, иногда уезжая поездом миль за 15 или около того, а затем возвращаясь в Кембридж пешком. В июле он нанес два визита. Один из них в Чэтем, чтобы поужинать с Аланом в столовой главного корпуса Королевского инженерного училища. Джеймс Дафф присоединился к "Королевскому обету воздержания от употребления спиртного на протяжении военного времени", но в этот вечер, когда после ужина был подан портвейн, он позволил себе "один раз, и только один, и всего один бокал" в виде исключения, т.к. знал, что вскоре Алан отправится на действительную службу. Вторым визитом была поездка в Маунтблери, где к своему удивлению и раздражению одновременно он обнаружил, что его мать и сестры "уверовали в ангелов из Монса". Эта история, по его словам, "распространявшаяся людьми скорее набожными, чем критически мыслящими", повествовала о том, что во время отступления британской армии от Монса в августе 1914 года наступающие немецкие войска были придержаны, а отступление британцев прикрыто ангелами с пылающими мечами. Джеймс Дафф напрасно обвинял своих родных в излишней доверчивости, и сам как бы оказался в роли насмешника. "Действительно, - писал он одному из своих сыновей, - женщины поверят чему угодно, если это будет им сказано священником".

К концу 1915 года война все глубже и глубже проникала в жизнь университета. В Тринити исчезали молодые преподаватели, "отправлявшиеся в вооруженные силы или на военные работы в тылу, а юноши после школы попадали в армию". Списки раненых и убитых росли, а впереди ожидало еще во много раз худшее. Совет колледжа потерял четырех молодых преподавателей: одним из них был Джек Стюарт, коллега и близкий друг Джеймса Даффа. На мемориальной доске в Тринити выгравировано свыше 700 фамилий погибших во время войны. В 1916 году война приблизилась к Стретхейрду. Алан служил на Средиземном море и был награжден Военным Крестом к гордости и радости Джеймса Даффа, который сам был сыном военного. Джеймса направили в Королевский военно-воздушный корпус и в октябре 1916 года произвели в пилоты. Патрик находился в Винчестерском кадетском корпусе. Зять Даффа, Джек Ленокс-Конингхем, командуя своим батальоном, был убит в сражении при Сомме. Были также убиты несколько его племянников и молодых кузенов. Отношение Джеймса Даффа к войне было однозначным: "Великобритания ничуть не жаждала войны, но будучи втянутыми в нее, мы должны сражаться, пока не одержим в ней победу". И он был рад, что ни один из его сыновей не отказался от военной службы по политическим или религиозно-этическим мотивам. Однако далеко не все в ученом совете Тринити придерживались такого мнения. Один из его наиболее блестящих членов, Бертран Рассел, так далеко зашел в своей оппозиции к войне, что стал выступать против Королевского постановления о защите отечества, за что подвергся судебному преследованию и был осужден. Совет колледжа, в который Джеймс Дафф снова был избран, принужден был принимать решение о наложении дисциплинарного взыскания. Мнения членов совета резко разошлись. После некоторого колебания Дафф проголосовал вместе с большинством за отстранение Рассела от чтения лекций в колледже.

В январе 1917 года его сын Джеймс, служивший в Королевском воздушном корпусе на аэродроме Линкольншира, был тяжело ранен в авиакатастрофе. После нескольких месяцев, проведенных в госпитале, его демобилизовали по инвалидности, и он отправился долечиваться в Ирландию в Ларгантогер. Джеймс Дафф навестил его в госпитале и сопровождал в Ирландию, где провел несколько дней.

Патрик последовал по стопам своего брата, став в 16 лет стипендиатом Тринити от Винчестера. Тем временем были закончены переводы еще двух томов Аксакова - "Русский джентльмен" и "Русский гимназист". За ними последовала небольшая книжка "Русская лирика", затем Дафф начал переводить "Воспоминания" Александра Герцена, а также редактировать сборник статей известных русских авторов "Русские реалии и проблемы". Здесь он оказался в затруднении, но не столько в отношении редактирования русского языка, сколько английского. Как, например, он мог объяснить образованному рус¬скому, гордящемуся своим знанием английского языка, что, "хотя назвать китайца азиатом правильно, но назвать турка малоазиатом неверно". У него были также неприятности с издателями как в Лондоне, так и в Америке. С издательством "Юниверсити Пресс" в Кембридже Дафф часто имел дело и наладил дружеские отношения, но с другими издательствами его переписка часто становилась язви¬тельной. Возможно, он был несколько придирчив и требовал, чтобы его постоянно держали в курсе того, как идет продажа его книг, или, может быть, ему не везло с выбором издателей.

Источником огромного наслаждения для него в годы войны было общество его младшей дочери Эстер, родившейся в 1912 году, и разговоры с ней. Она была нежным и смышленым ребенком и, хотя и стеснялась иногда незнакомцев, с отцом никогда не была застенчивой. Она очень любила своего брата Патрика, и Дафф вспоминал, что, когда тот был в комнате, она следовала за ним по пятам с глазами как у собаки, глядящей на своего хозяина.

14-го января 1918 года в истории Тринити закончилась целая глава со смертью доктора Генри Монтегю Батлера. Он был директором колледжа свыше 30 лет. Джеймс Дафф позволял себе подсмеиваться над небольшими особенностями пожилого возраста директора, но он чувствовал, что у них намного больше общих интересов, чем с кем-либо другим из членов совета колледжа. Их безусловно объединяла любовь к классической литературе и преданность Тринити. Назна¬чение нового директора производилось королевской особой, и члены совета колледжа волновались по этому поводу. Выбор пал на профес¬сора сэра Джозефа Томсона. Джеймс Дафф был доволен, они были старыми друзьями не только по ученому совету, но также и по площад¬кам для гольфа и теннисному корту. Он отправился в дом Томсонов на Уэст Роуд с поздравлениями и обнаружил выстроившуюся у дверей добрую половину Кембриджа. Однако допущен в кабинет был именно Дафф. Дж.Томпсон был несколько неуверен: как будет принято его назначение? Джеймс Дафф заверил его, что никакое другое назначение не смогло бы вызвать большего удовлетворения в Тринити, чем его назначение. Новый директор в надлежащем порядке принял дела в начале марта. За ужином в Холле в тот вечер были произнесены речи директора и вице-директора, Генри Джексона, причем оба они были кавалерами ордена "За заслуги", и Джеймс Дафф во второй раз нарушил королевский указ в отношении употребления спиртного...

В то время как Тринити приветствовал своего нового директора, немецкое высшее командование готовило удар, который был нанесен британской Пятой армии 21-го марта. Немецкое наступление продолжалось до самого Амьена, и окончательная победа, казалось, была у них в руках, но затем удача изменила им, - начался провал наступления германской армии. 13-го ноября было подписано перемирие, и обескураженный мир осознал, что война окончена.

11-е ноября было днем рождения Алана, находящегося в это время в Палестине. Сражения там закончились раньше, чем на Западном фронте. В то лето месячный отпуск, первый свой отпуск, начиная с отъезда в Галлиполи в августе 1915 года, он провел дома. Джеймс, списанный по инвалидности из Королевского воздушного корпуса, занимался преподавательской деятельностью в Винчестере, где все еще учился Патрик. Вся семья на летний отпуск приехала в Саутволд, но атмосферу отдыха нарушали вид заборов из колючей проволоки вдоль побережья (наследие военного времени) и перебои с питанием. Последующие три года были временем испытаний как для нации в целом, так и для университетов, и для самого Джеймса Даффа. Беспорядочная демобилизация вместе с провалами в политическом руководстве привели к горькому разочарованию. В Тринити, как и во всех прочих университетских колледжах, количество учащихся быстро росло, но значительная их часть была не восемнадцатилетними школьниками, а молодыми людьми, повидавшими службу в действующей армии, несшими самостоятельно бремя ответствен¬ности и потому не склонными принимать безоговорочно правила и традиции того общества, в которое они теперь вливались. Джеймс Дафф стойко перенес три года войны, поддерживаемый уверенностью, что, хотя "победа может оказаться и не скорой, но в конце концов она обязательно придет"; однако в 1918 году на него периодически нападали приступы депрессии. В течение всего лета он редко бывал в норме и вынужден был пройти курс лечения у доктора. Осенью Дафф, казалось, поправился. Он нанес короткий визит в Ларгентогер, а затем вернулся к преподавательской и репетиторской работе. Однако это выздоровление было кратковременным, и в 1919 году он вновь впал в глубокое уныние и забросил все попытки работать. Его состояние менялось ежедневно: в лучшем случае он был молчалив и грустен, его внимание было обращено внутрь себя, в худшем - жаловался на нездоровье и трудности, которые в другое время посчитал бы просто пустяками, каковыми они и были.

В течение 1919 года его расстройство дважды усугублялось смертью близких людей. Уильям Каннингхем, его друг времен Феттса, умер после продолжительной болезни и был похоронен в церковном дворе в Уиллингхеме, традиционном месте погребения архидьяконов Эли. Позже, в том же году, умерла его мать. В представлении Джеймса Даффа почтительность к родителям была одной из главных добродетелей. Высказывание "хороший сын своей матери" в его устах было высокой оценкой, и на практике он следовал своей заповеди. Он часто ездил навещать мать и регулярно писал ей. После смерти ее дом, Маунтблери, был продан, и связи Даффа с Боурнмутом прервались. В дальнейшем ему также реже приходилось навещать и Винчестер, т.к. Джеймс и Патрик в 1919 году переехали в Тринити, - Джеймс в январе, а Патрик в октябре. Таким образом, единственным местом, которое Джеймс Дафф по-прежнему навещал в Гемпшире, оставался Кастлтоп, где семейство Клоу всегда было ему радо. Однако теперь он был не в том состоянии, чтобы навещать Кастлтоп или какое-либо иное место. Дафф оставался дома, погруженный в свои мысли, не желая видеть даже близких друзей.

А затем, весной 1922 года, без какой-либо видимой причины тучи внезапно развеялись, и не только развеялись, но и совсем исчезли. Наиболее убедительным признаком его выздоровления было то, что он снова стал посещать ужины в колледже раз в неделю, а иногда и два раза. Джеймс Дафф снова занялся переводами с русского, на этот раз обратив внимание на произведения Толстого. Летний отпуск в тот год семья проводила в Портрите, в Северном Корнуолле, где была снята квартира. Даффу не удалось привезти с собой достаточно материала для чтения, а т.к. чтение было для него почти так же необходимо, как дыхание, то ему приходилось довольствоваться книгами, которые он мог позаимствовать у своей квартирной хозяйки. Таким образом, он познакомился с произведениями Мэри Корелли и Этель М. Делл. Именно в Портрите он впервые воспользовался безопасной бритвой и, открыв ее преимущества, навсегда перешел на нее. Джеймс Дафф и Стретхеирд медленно привыкали к новшествам. Примерно в это время в Стретхейрде провели электрический свет. Телефон появился там только через два года, а когда появился-таки, Дафф обращался с ним так, как будто это была кобра, которая могла его в любой момент укусить. Будучи консервативным в своих привычках, он был либералом в политике и последователем Г.Г. Асквита, с которым разделял не только либеральные взгляды, но также и укоренившееся нежелание давать советы, нелюбовь к римской католической церкви, склонность считать музыку чем-то таким, что нужно скорее терпеть, и убеждение, что мякоть кролика не подходит к употреблению.

"Парень из Шропшира" был опубликован в 1896 году. Второй том Хаусмана "Последние стихи" появился в октябре 1922 года. Он прислал экземпляр Джеймсу Даффу, но тот вернул книгу с просьбой записать автограф на форзаце. Хаусман выполнил пожелание, заметив при возвращении книги: "Теперь в книжном магазине тебе дадут за нее гинею". Джеймс Дафф с детства восхищался Робертом Браунингом, он придерживался мнения, что поэт, который нравился человеку в юности, обычно продолжает нравиться ему всю жизнь; но если Браунинг оставался для него первым, то Хаусман следовал за ним где-то очень близко. Дафф выучил наизусть очень многое из "Парня из Шропшира" и из "Последних стихов" и никак не мог решить, который из двух этих томов предпочитает. Зимой 1922 года он на шесть недель слег с флебитом, но постель для него была устроена в кабинете, и Дафф продолжал заниматься репетиторством и писать. Его "русским заданием" был перевод "Воспоминаний" Александра Герцена для издательства Йельского университета "Yale University Press", охарактеризованный сэром Исайей Берлином как "лучший перевод русского текста на английский язык". Он сетовал, и не без оснований, что такая работа плачевно мало оплачиваема, и предлагал Даффу заняться более доходным римским правом и составить конкуренцию или стать последователем своего сына Патрика, который изучал римское право, готовясь к преподаванию его в Тринити, а пока зарабатывал деньги репетиторством. В начале 1923 года старшая дочь Даффа Мэри стала стипендиатом Гиртона.

Он излечился от флебита полностью; и в июле уже ходил пешком по своему привычному маршруту через Медингли и Котон, а в сентябре навестил Джеймса, который преподавал в Армстронг колледже в Ньюкастле, и они вместе обследовали Creiry Хадриана. В то лето семья снова проводила свой отпуск в Портрите, и Дафф много купался в море, что так любил. Купание в свежей воде он рассматривал, как жалкую замену купания в настоящем море.

В течение всего года Джеймс Дафф регулярно ужинал в Тринити и иногда в других колледжах. Один из таких ужинов состоялся в колледже Крайстс, на котором он присутствовал в качестве гостя Фрэнка Дарвина. "Ужин начался, - писал он в своих заметках, как и должны начинаться все хорошие ужины, с устриц и черепахового супа." И вынужден был признать, что ужин и сервировка стола были несравнимы с тем, что мог предложить в этом смысле Тринити. Фрэнк Дарвин устроился на постоянное место жительства в Кембридже в доме, находившимся недалеко от Стретхейрда, и его общество приносило огромное удовольствие Джеймсу Даффу.

Он был приглашен работать над переводом Лукана для серии "Loeb" и приступил к этому весной 1924 года. Также Дафф планировал насыщенную программу экзаменов: на стипендиатство в Тринити, на стипендиатство в университете, Littlego (первый экзамен на степень бакалавра) и Tripos (экзамен для получения отличия). Он все еще работал в Гиртоне и был добросовестным преподавателем, поскольку с удивлением отмечал при подготовке лекции по трудам Горация, что, "хотя часто читал по ним лекции и раньше, все же ему по-прежнему требуется около двух часов на подготовку". По предложению Бернарда Дарвина он снова стал писать время от времени статьи для "Сельской жизни»

Два летних отпуска, проведенных в Портрите, доставили всем такое удовольствие, что возникла идея обзавестись каким-нибудь пристанищем в Корнуолле, которое было бы в их распоряжении в любое время года. Так был приобретен дом под названием Элвиник в деревушке Сейнт Энтони-ин-Роузленд, на противоположном берегу реки Перкуил от Сейнт Мооз. Элвиник был небольшим и примитивным домиком, но он находился вблизи прекрасного пляжа для купания и недалеко от двух других, а его удаленность обеспечивала уединение. Добраться до него можно было только двумя путями, - либо по дороге из Труро, что в тринадцати милях, либо паромом из Сейнт Мооза, а затем пешком по крутой проселочной дороге. Особую привлекательность придавало изобилие раковин каури, попадавшихся вдоль береговой линии. Джеймс Дафф с удовольствием проводил по полдня, то плавая в теплом море, то собирая каури, лежа на песке. За один день он насобирал однажды 260 штук!

Племянник Даффа Фрэнсис Кларк не был чужаком в Кембридже; в свое время он учился в старших классах Тринити, затем был помощником приходского священника в церкви Грейт Сейнт Мэриз. Его визиты в Стретхейрд, стали более частыми, когда в 1924 году он был избран членом совета колледжа Магпалины. Это очень приветствовалось Джеймсом Даффом не только потому, что он симпатизировал Фрэнсису, но и потому, что с ним были связаны короткие поездки по окружающей сельской местности, доставлявшие Даффу огромное удовольствие. Поскольку сам Дафф машину не водил, за руль садился один из его сыновей, но когда ни одного из них не было дома, Фрэнсис с удовольствием их замещал. В апреле и мае эти экскурсии совершались в направлении к Хистону и Импингтону с их обширными фруктовыми садами. "Сливовые деревья зазеленели, груши стояли высокие и белоснежные", - писал в дневнике Дафф, хотя в тех краях яблонь было не меньше, и они были не менее прекрасны.

Через год после избрания Фрэнсиса Кларка в совет, колледжа Магдалины Патрик был избран членом совета колледжа Тринити. Такое случается не часто, чтобы отец и сын одновременно были членами совета колледжа. Патрика ожидало преподавание римского права, и подготовительными шагами к этому были год работы в Мюнхене, а затем год работы в Гарварде. В каникулы он приехал из Мюнхена на несколько дней, чтобы дома встретить Рождество, 1925 года. Алан вернулся из Египта, Джеймс приехал из Ньюкасла, и Джеймс Дафф вместе с тремя сыновьями присутствовал на рождественском банкете в Тринити.

Как и Фрэнсис, двое других его родственников со стороны жены стали жить в Кембридже или поблизости от него. Брат Лоры, Джордж Ленокс-Конингхем, получив духовный сан, решил после многолетнего преподавания в Феттсе поселиться в сельской местности. Он стал приходским священником сначала Денвера, а затем Лавенхема, красивой деревеньки с величественной церковью и удобным домом священника. Лавенхем находится примерно в сорока милях от Кембриджа, поэтому Дафф и Ленокс-Конингхем частенько обменивались визитами. Другой родственник, с которым в дальнейшем они будут видеться очень часто, был сравнительно мало ему знаком. Джеральд Ленокс-Конингхем был офицером Королевских инженерных войск, его служба проходила в Индии в исследовательских подразделениях, состоящих из наиболее образованных кадров корпуса. Он заслужил профессиональное отличие, - был удостоен рыцарского звания и избран членом совета Королевского научного общества. Когда Ленокс-Конингхем уволился из армии, Тринити колледж предложил ему должность старшего избирателя по геодезии а назначил членом совета колледжа. Джеральд с семьей поселился недалеко от Стретхейрда, и его, подтянутого, высокого, с военной выправкой, всегда с равным удовольствием приветствовали и Даффы, и ученый совет Тринити.

Джеймс Дафф все еще был занят и счастлив работой над переводами с русского языка. После завершения своей версии Герцена он взялся за перевод двухтомника Ростовцева "История Древнего мира". Помимо Кембриджа и другие университеты признали заслуги Даффа как латиниста и ученого, занимающегося русским языком. Так университет Дарема присвоил ему звание "Почетного доктора". Он поехал в Дарем на церемонию присвоения и провел три ночи с Джеймсом в
Ньюкасле. К концу 3926 года над ним снова нависла тень болезни. Этому, возможно, способствовали три причины: смерть Фрэнка Дарвина, операция аппендицита у его дочери Мэри и спор с редактором издательства "Loeb" по поводу перевода Лукана, который Дафф выполнял для библиотеки "Loeb". Ни одна из них не должна была давить на него настолько, чтобы выбить из равновесия, но никакой другой причины он не мог себе представить; ему оставалось только процитировать из Хаусмана:

                                    Это страна потерянной радости,
                                    Я вижу ее просто сверкающей,
                                    Счастливые дороги, по которым я ходил,
                                    Но не могу пойти снова.

На летний отдых он отправился вместе с семьей в Элвиник, но после возвращения его способность сопротивляться болезни была сломлена, и Джеймс Дафф снова попал в руки доктора. Он по-прежнему ходил на прогулки со старыми друзьями и со своими сыновьями, но не мог посещать ужины в колледже, и работа, которой Дафф занимался, была нерегулярной и вполсилы. На этот раз прошло почти пять лет, пока он выздоровел. Необходимо было, чтобы Лора время от времени получала передышку от напряженного ухода за мужем, и кто-либо из членов семьи увозил ее на короткий отдых в Элвиник или еще куда-нибудь, в то время как сестра Элис заменяла ее в Стретхейрде. Летом 1928 года Джеймса Даффа, который до этого отказывался покидать дом, убедили провести лето с золовкой, миссис Кларк, в Ларгантогере. Эта перемена оказалась благотворной: он вернулся с желанием вновь встречаться со своими друзьями, стал понемногу читать вслух семейству, но посещать ужины в колледже начал лишь в мае 1931 года.

Как уже случалось раньше, как только нависавшая над ним туча была прорвана, она очень быстро исчезла совсем. Хотя ему было уже за семьдесят, последующие четыре года он провел в усердных трудах и наслаждении жизнью. От переводов с русского Дафф вернулся к латыни и стал переводить Силиуса Италикуса для серии "Loeb". Он проводил много времени в библиотеке Тринити, составляя аннотацию к письмам Маколея. Его излюбленным чтением были хорошие письма, и среди них Джеймс Дафф очень высоко ценил письма Эдварда Фитцджеральда. Поэтому для него, видимо, было большим искушением предложение Десмонда Маккарти заняться дальнейшим изданием писем Фитцджеральда. По какой-то неясной причине он отклонил это предложение, возможно, потому, что требовалось слишком обширное исследование хронологии. Дафф снова читал лекции и занимался репетиторством в Гиртоне. В феврале 1934 года он принимал как гость колледжа участие в ужине в честь своего 50-летнего сотрудничества с этим учебным заведением, связи с которым еще более укрепились благодаря двум его дочерям, учившимся в Гиртоне. И они, и сын Патрик присутствовали на этом ужине и слышали ответное слово отца на предложение выпить за его здоровье, которое ему через силу удалось произнести (впоследствии он признавался, что после первого предложения чуть не разрыдался, переполненный чувствами). Дафф принимал экзамены Littlego и экзамены по классическим языкам на соискание премий. С удовольствием он обнаружил, что некоторые из его ранних книг оказались хорошо оплачиваемыми. "Издательство "Пресс",- писал он сыну, - продало 23000 экземпляров моей книги "Цицерон", а том Лукреция был отпечатан тиражом в 15500 экземпляров".

Теперь он более чем хотел видеть своих друзей и наносить визиты кому-либо вне своего дома. Один его старый друг, У.Т. Лендрум, был прикован к постели в своих комнатах в Кайусе, и Джеймс Дафф часто ездил по вечерам посидеть с ним. Ближайший сосед, еще один ученый-классик, Р.Д. Хикс почти ослеп, - Дафф часто водил его на прогулки и правил его гранки. Он совершал небольшие экскурсии к Ленокс-Конингхемам в Лавенхем и навещал своего брата Алика в Копдоке в графстве Саффолк. Алик успешно служил в морском флоте, каждый раз заявляя, что новое назначение, которое он получал, должно быть последним, и что никакое дальнейшее продвижение или повышение по службе его ожидать не может. Его предсказание со временем сбылось, но не раньше, чем он стал адмиралом, сэром Александром Даффом, кавалером орденов, в том числе и ордена "Большой крест", и главнокомандующим морского флота. Александр с женой поселились в Копдоке, но ненадолго, т.к. в ноябре 1933 года он умер. В том же году скоропостижно скончался Джордж Ленокс-Крнингхем. Это случилось ночью, когда он гостил в Стретхейрде, и церковный приход Лавенхем перешел к другому священнику.

В эти годы Джеймс Дафф с большим желанием, когда предоставлялась возможность, совершал недолгие путешествия. Два лета подряд со своей семьей он ездил в Элвиник, наносил долгие визиты в Ларгантогер и более короткие в Оксфорд и Хичем. Его пешие прогулки укорачивались: если он шел пешком в Гиртон, то обратно ехал на машине, и наоборот. Сад по-прежнему доставлял ему огромное удовольствие. Интересным моментом здесь была доставка от владельца питомника специального каменного корытца с девятью корешками растения горечавка сорта "Фаррер". Это было в марте, а к октябрю эти корешки дали свыше 500 цветов.

Джеймс Дафф присутствовал в Тринити на рождественском банкете 1933 гола, но на этот раз лишь двое из сыновей смогли сопровождать его. Рождественский ужин в Тринити считается семейным, и в этот раз он заметил прекрасное разнообразие возрастов присутствующих - от 86-летнего У.Э. Хейтланда до 11-летнего Мастера Т. Моора, сына Джорджа Моора.

Это был последний рождественский банкет, в котором ему суждено было участвовать. В течение 1934 года старческие недомогания давали о себе знать, в сентябре Дафф перенес сердечный удар. Приступ не был острым, он быстро оправился от него и спустя месяц смог совершать короткие прогулки с Аланом, который только что вернулся со службы в Нигерии. Однако Даффа предупредили, что в дальнейшем ему следует воспринимать все очень спокойно, - и это было началом его "пути под горку". Новый год принес событие, доставившее ему большое удовольствие, - женитьбу Алана на Диане Кроули. Ее родители были давними друзьями семьи. Свадьба, на которой богослужение совершал Фрэнсис Кларк, состоялась в Бейзастоне, в нескольких милях от Бата, но для Джеймса Даффа это был слишком дальний путь. И он был рад, что они в тот вечер догадались позвонить ему по телефону в Стретхейрд.

В 1935 году дальнейшего ухудшения здоровья не произошло, но в ноябре 1936 года было внутреннее кровоизлияние, и Дафф сильно болел. Доктор не очень-то обнадеживал и, что было еще хуже, Лора была прикована к постели ишиасом и не могла быть подле него. Единственным, кого он узнавал, был его сын Патрик. В течение месяца Дафф находился между жизнью и смертью, но затем его сознание прояснилось, и постепенно к нему стали возвращаться силы. 1937 год принес приятные семейные новости; в Кембриджском роддоме родилась его первая внучка, девочка, и он настоял на том, чтобы его повезли повидать ее в тот же день. Когда пришло рождество, в Стретхейрде на ритуальном вручении подарков в детской комнате присутствовали и Дафф, и его внучка.

Весной 1939 года ему пришлось проститься с Аланом, получившем назначение на службу в Сингапур, с собой он забирал всю свою семью. Они в последний раз прокатились вместе и пос¬мотрели на цветущие сливы в садах Хистона. В то лето разразилась Вторая мировая война, но Джеймс Дафф уже не застал агонии Дункерка и Британского сражения. 23 апреля 1940 года у него случилось сильнейшее внутреннее кровоизлияние. С самого начала надежды было мало. Переливание крови не помогло, и рано утром 25-го апреля на 80-м году жизни он умер.

На погребальной службе в Тринити проповедь читал директор, сэр Дж.Дж. Томсон (его смерть тоже была не за горами,- и он разры¬дался). Службу завершили. Гроб с белым покровом стоял в боковом приделе церкви; затем его понесли через Грейт Корт (большой двор), мимо солнечных часов, мимо фонтана, к Большим воротам с остановкой под аркой, пока хор пел "Nunc Dimittis", и далее - к ожидающему катафалку и в крематорий.

Прошло 44 года с тех пор, как Лора давала брачные обязательства в приходской церкви в Маниморе. Все это время ее безраздельная привязанность поддерживала Джеймса Даффа во всех его начинаниях, успокаивала его, когда он бывал несчастен и находился в депрессии, отгораживала его от мелких домашних неурядиц, к разрешению которых у него не было ни склонности, ни способностей, - всех этих дел, связанных с промахами слуг и проверкой счетов, предъявляемых торговцами. Трудно было представить себе ее дальнейшее существование, когда его не стало, но она никогда не испытывала недостатка в мужестве и вере и могла рассчитывать на любовь своих детей. Через некоторое время Стретхейрд был продан, Лора перебралась в Дарем и стала присматривать за домом Джеймса, который был директором колледжей "Дарема и был неженат. Она прожила там более десяти лет, и ее жизнь расцвела новым цветом. От прогрессирующей глухоты Лора спасалась при помощи слухового аппарата, и принимала активное участие в общественной жизни университета. Одним из ее удовольствий были уроки, которые она давала двум маленьким мальчикам, детям преданной четы, ухаживавшей за домом. В январе 1956 года ночью случился удар, и она умерла, не приходя в сознание. Официально Лора не была связана с университетом Дарема, и все же в день ее похорон флаги колледжей были приспущены.

Джеймс Дафф однажды говорил, что ему интересно, будет ли кто-либо из его трех сыновей так же преуспевать, как он в свое время. Преуспевать можно по-разному, но все трое достигли определенных высот в своих карьерах. Алан служил в армии, участвовал в двух мировых войнах, вышел в отставку в 1946 году в чине генерал-майора, а затем в течение десяти лет был генеральным менеджером корпорации "Stevenage New Town Development Corporation". Джеймс в течение 23 лет был директором колледжей Дарема и попеременно то вице-канцлером, то про-вице-канцлером университета Дарема; он был посвящен в рыцари, стал губернатором В.В.С, мэром города Дарема, а затем заместителем лорда-мэра этого графства. На этом посту он и умер в апреле 1970 года. Патрик стал членом совета колледжа, вице-директором Тринити, профессором Королевской кафедры граждан¬ского права и членом совета и директором Винчестера. Две дочери Джеймса Даффа последовали за своими братьями, сдав экзамены на получение отличия по классическим языкам в Кембридже. Все четверо получили три высших и один второй результаты в этих испытаниях. Мэри вернулась в Гиртон помощником наставника и впоследствии была в течение 26 лет директором учительского колледжа в Норвике. Эстер стажировалась в качестве менеджера по домовым владениям и работала в Лондоне. После смерти матери она переехала к своему холостому брату Джеймсу в Дарем, взяв на себя непредвиденные обязанности сначала выполнять (на официальных церемониях) роль
жены мэра, а затем заместителя лорда-мэра графства.

Имя Джеймса Даффа Даффа унаследовал и носит его внук, Джеймс Ричард Валентайн Дафф, который родился в Найроби 19 октября 1941 года.

Произведении, редактированные или переведенные Джеймсом Даффом

На латинском языке

В его редакции:
Сатиры Ювенала. Кембридж Юниверсити Пресс, 1898.
Письма Плиния. Кембридж Юниверсити Пресс, кн. У1. 1906.
Лукреций. Кембридж Юниверсити Пресс, кн. У. 1889.
Лукреций. Кембридж Юниверсити Пресс, кн. Ш.1903.
Лукреций. Кембридж Юниверсити Пресс, кн. 1 1923.
Лукреций в переводе Манро. Вступ. ст. Дж.Д.Даффа, Бонн,1908.
Письма Цицерона. Кембридж Юниверсити Пресс, 1911.
Сильва Латина. Кембридж Юниверсити Пресс, 1912.
Сенека. Три диалога. Кембридж Юниверсити Пресс, 1915.

В его переводе:
Лукан. Библиотека "Loeb", 1928.
Силиус Италикус. Библиотека "Loeb", 1934.

На русском языке

В его переводе:
Аксаков С.Т. Детские годы. Арнольд, 1916.
Аксаков С.Т. Русский джентльмен. Арнольд, 1917.
Аксаков С.Т. Русский гимназист. Арнольд, 1917.
Герцен А. Воспоминания. Йель Юниверсити Пресс, 1923.
Толстой Л.Н. Семейное счастье. Уорлд Классике, 1923.
Ростовцев. История Древнего мира. Оксфорд Юниверсити. Пресс. Т. 1, 1926
(Т.2, 1927).

Под его редакцией:
Русские реалии и проблемы. Кембридж Юниверсити Пресс, 1917.
Русская лирика. Кембридж Юниверсити Пресс, 1917.
Ранний Лермонтов. Кембридж Юниверсити Пресс, 1919.
Толстой Л.Н. Семейное счастье. Кембридж Юниверсити Пресс, 1923.

НОВОСТИ

Конкурс «Аксаковский «Аленький цветочек»

Читать далее >>

Делая очередной виток над планетой

«Делая очередной виток над планетой, я всегда высматривал внизу точку, где родился С.Т.Аксаков…»

Читать далее >>

Спасибо БИСТу!

Аксаковский фонд, Международный фонд славянской письменности и культуры и Мемориальный дом–музей С.Т.Аксакова сердечно благодарят своего партнера в многочисленных Аксаковских программах Башкирский институт социальных технологий и прежде всего его директора, Нигматуллину Танзилю Алтафовну...

Читать далее >>