|
У этой переписки есть своя предыстория. И начать следует с того, что Николай Васильевич Гоголь получил обычное для России XIX века религиозное образование. В этой области он не имел (до определенного времени) широкого кругозора. В своих письмах к друзьям он неоднократно признавался, что не был начитан в трудах отцов церкви и богословской литературе. И лишь в 1840-х годах Гоголь бросается восполнять пробел и принимается за чтение книг духовного содержания. Его заграничные письма той поры наполнены просьбами о присылке книг по богословию, истории церкви, русским древностям. В 1844 году Николай Васильевич даже заводит специальную тетрадь для выписок из творений святых отцов и учителей Православной церкви. Помимо Иоанна Златоуста, Василия Великого, Ефрема Сирина, Григория Нисского в этом сборнике есть отрывки из сочинений духовных писателей современников Гоголя: митрополита Филарета (Дроздова), преосвященного Михаила (Десницкого) и др.
Не обходит Гоголь и западного богословия, читая Боссюэ, Фому Аквинского, а также приписываемую Фоме Кемпийскому книгу «О подражании Христу» («De imitatione Christi»).
Гоголь прочитал Tmitatio Christi за границей, в Ницце, в начале 40-х годов. И в январе 1844-го года он адресует Сергею Тимофеевичу Аксакову, Михаилу Петровичу Погодину и Степану Петровичу Шевырсву странное письмо, в котором настоятельно рекомендует своим друзьям читать Фому Кемпийского "всякий день по одной главе'':
«...Изберите для этого душевного занятия час свободный и неутружденный, который бы служил началом вашего дня. Всего лучше немедленно после чаю или кофею, чтобы и самый аппетит не отвлекал вас.»
На это письмо Гоголь получает очень резкий ответ Аксакова. Особенно возмутило Аксакова это гоголевское "после кофею". В письме, датированном семнадцатым апреля 1844 года, Сергей Тимофеевич очень эмоционально пишет о разочаровании, постигшем его при прочтении послания Гоголя. Аксаков натолкнулся в письме на упоминание «о средстве от душевных тревог» и подумал было, что автор "'Мертвых душ" высылает им долгожданный П-ой том своей поэмы:
"Я думал помолиться, наслаждаясь созданием искусства, - с грустью пишет С.Т. Аксаков, - и вдруг..."
По тону Аксаковского письма можно определить, что его автор был крайне взволнован:
«...Я был огорчен до глубины души, даже рассержен...- сетует Аксаков. - ...Друг мой, ни на одну минуту я не усомнился в искренности вашего убеждения и желания добра друзьям своим, но, признаюсь, недоволен я этим убеждением, особенно формами, в которых оно проявляется. Я даже боюсь его.
Мне 53 года, - продолжает Аксаков. - Я тогда читал Фому Кемпийского, когда вы еще не родились»
И чуть ниже:
«...И вдруг вы меня сажаете, как мальчика, за чтение Фомы Кемпийского. насильно, не знав моих убеждений, да как еще? В узаконенное время, после кофею, и разделяя чтение главы, как на уроки... и смешно и досадно...»
Фома Кемпийский (1380-1471), иначе Томас Хемеркен (с гол. "молоточек") средневековый нидерландский теолог, монах. Из всех сочинений Фомы одно имело выдающийся успех, именно «О подражании Христу». Эта книга издавалась более 2000 раз и переведена на все европейские языки, в том числе и классический латинский. На русский язык она переведена К.П. Победоносцевым {7 изд., СПб., 1898). Успех книги понятен. Она написана простым языком, говорящим чувству читателя; она не содержит в себе учения какого-либо определенного исповедования, а излагает общехристианские истины и мораль, как ее понимали в средние века.
Фому Кемпийского приняли на Руси. Впрочем, не как учителя, а скорее как красноречивого писателя. В России XIX века возникло даже что-то подобное массовому увлечению творением нидерландского монаха. В этом контексте вспоминается один эпизод из книги Л.П. Гроссмана о Достоевском, когда в середине XIX века молодая девушка Анна Корвин-Круковская, знакомая Ф.М. Достоевского, охладев к рыцарским романам, вдруг проникается подвижническим духом под влиянием сочинения Фомы Кем¬пийского.4
Итак, если учесть тот факт, что просвещенная публика в России не только знала книгу "О подражании Христу", но и увлекалась ею, то сам собой возникает вопрос: чем же тогда вызван такой резкий ответ С.Т. Аксакова на письмо Н.В. Гоголя?
Может быть, Сергей Тимофеевич заподозрил католический уклон в исканиях Гоголя? Возможно. Но, думается, это не главная причина. Сам Гоголь неоднократно отвергает предположение о католическом влиянии на него. А в письме к Степану Петровичу Шевыреву от 30 января 1847 года Николай Васильевич даже признался, что он пришел ко Христу скорее протестантским путем, чем католическим". Да и княгине Волконской так и не удалось перекрестить Гоголя в католичество, не помогли даже беседы Николая Васильевича с двумя иезуитами, срежиссированные княгиней.
Справедливости ради нужно сказать, что Гоголь тяготел все-таки к православному типу духовности, хотя и с сильным креном в мистику. Это, однако, не мешало ему оставаться терпимым к двум другим ветвям христианства - католичеству и протестантизму, что и подтверждает приведенный отрывок из письма к Шевыреву.
Что же еще могло рассердить Аксакова?
Крен в мистику?
Да, в числе прочего он упоминает мистицизм, который, по его словам, ''проглядывает как-то у Гоголя". Аксаков признавался, что терпеть не может нравственных рецептов и веру в талисманы."
Но между тем мистика свойственна как западной, так и восточной церквам. Да и все художественное творчество Н.В. Гоголя, начиная уже с "Вечеров на хуторе близ Диканьки", пронизано мотивами мистицизма. Определенно не это было главной причиной опасений Аксакова.
А вот, на наш взгляд, ключ. Это выдержка письма Аксакова к Гоголю:
"...Вы ходите по лезвию ножа! Дрожу, чтоб не пострадал художник!.. Чтобы творческая сила чувства не охладела от умственного напряжения отшельника..."
Аксаков был не на шутку обеспокоен судьбою Гоголя-художника - вот главная причина его строгости. А нравоучительный тон, появившийся у Гоголя в 40-е годы прошлого столетия, никак не способствовал тому, чтобы недоумение Сергея Тимофеевича было развеяно.
Лишь много позже, уже в конце 1840-х происходит примирение Двух писателей. И особое значение имело при этом чтение Гоголем (летом 1849 года) начальных глав второго тома "Мертвых душ'', вернувшее Аксаковым веру в него как в художника.
''Я чувствую душевную потребность сказать вам несколько слов, милый друг Николай Васильевич! - писал СТ. Аксаков в 1849 году. - Я должен перед вами покаяться. После всего случившегося в течение последних семи лет я, Фома Неверный, как вы сами меня называли, потерял, было веру в дальнейшее существование вашего таланта. Мне показалось несовместным ваше духовное направление с искусством. Я ошибся. Слава Богу! Душой ваш Сергей Аксаков. 27 августа 1849 года. Абрамцево"
Интерес Гоголя к религиозно-нравственным проблемам становится особенно заметным в период завершения первого тома "Мертвых душ". Первоначально связанный с литературной работой интерес этот постепенно приобретает у него самодовлеющее значение. У Гоголя рождается идея прямого, не опосредованного системой художественных образов учительства. В его жизни начинается период, точно определенный С.Т. Аксаковым как "нравственно-наставительный". Категорический тон, выбранный Гоголем в это время для эпистолярного общения, оказывается абсолютно неприемлемым для Аксакова, на что Сергей Тимофеевич незамедлительно указал в переписке с автором "Ревизора". После этого Гоголь быстро скорректировал свою манеру, по крайней мере в посланиях к Аксакову, и даже просил прощение за то, что, по его собственному выражению, «попал в фальшивую ноту».
По сути дела во взглядах С.Т. Аксакова на этот предмет отчетливо просматривается устойчивая тенденция, ставшая особенно заметной в XIX веке - в христианских кругах все чаще начинают признавать за личностью право свободного выбора в вопросах веры. Гоголь же являл собой в 1840-е годы скорее средневековой тип духовности, что было отмечено Н. Бердяевым в книге "Русская идея".
С.Т. Аксаков в переписке с Гоголем не льстил ему и часто по-дружески критиковал и даже ругал. Но вместе тем Аксаков, как мало кто из современников, понимал, что Гоголь, особенно в последнее десятилетие своей жизни наметил новое религиозное направление в русской литературе. Пройдя через "нравственно-наставительный'" этап, Гоголь, в конце концов, осознает необходимость создания новой системы художественных образов.
Если можно здесь применить химическую терминологию. Гоголь обнаружил ненасыщенную, неиспользованную валентность в русской литературе. Он не нашел еще адекватных художественных средств, не выработал нового языка. Не нашел, а. может быть, не успел...
Но уже само обозначение этой проблемы говорит о многом. У Гоголя было глубокое осознание кризиса традиционной христианской культуры. И он завещал грядущим поколениям неустанный поиск новых средств выразительности и повышенную требовательность к себе.
На наш взгляд, в русской литературе XIX века эта неиспользованная валентность, обнаруженная Гоголем, была восполнена Ф.М. Достоевским, преемником Гоголя по "натуральной школе".
Выражаю сердечную благодарность профессору Р. Г. Назирову, подсказавшему тему этой работы.
1. Переписка Н.В. Гоголя. В 2-х т. Т.2. - М.: Худож. лит.. 1988. -С. 301.302.
2. Там же. - С. 53.
3. Краткая философская энциклопедия. - М. Издательская группа "Прогресс". "Энциклопедия", 1994. - С. 488.
4. Троссман Л.П. Достоевский. - М.: Молодая гвардия, 1962. - с.323. 5. Переписка Н.В. Гоголя. В 2-х т. Т.2. - М.: Худож. лит., 1988. -С.341.
6. Там же. - С 20, 21.
М.А. ТУПЕЕВ, аспирант БашГУ,
учитель русского языка и литературы
Уфимской гимназии №3
|
|
