|
Евгению Смольянинову, певицу из Санкт-Петербурга, теперь легче найти в Москве, где с большим успехом проходят ее концерты. В этот чарующий голос невозможно не влюбиться. К сожалению, многим она неизвестна, хотя на сцене уже около 15 лет, снималась в кино, на телеведении, записывает компакт-диски. Гарик Сукачев, искушенный певец, композитор, актер и режиссер, пораженный голосом Смольяниновой, воскликнул: "Так поют ангелы в раю!"
- Недавно у вас, Евгения Валериевна, вышел новый компакт-диск. Чем он вам дорог?
- Он называется "Я помню чудное мгновенье" и посвящен 200-летию Пушкина. Я считаю выход этого диска большой творческой удачей, ее подарил мне Господь. Десять лет назад был вечер в училище имени Мусоргского, я только что его закончила. Спела что-то из пушкинских романсов. Мне не хотелось исполнять известные, потому что у них уже есть определенные штампы, которые для моей манеры не подходят. Я стала искать в библиотеках. В руки попали ноты двух-трех романсов на стихи Пушкина, написанных при его жизни. 1829, 1832 года издания. В них был особый вокальный колорит, музыка камерная, по-любительски написанная, но очень искренняя. Для меня было важно найти романс "Я вас любил", но чтобы он был не хуже, даже интереснее. В том числе "Я помню чудное мгновенье", записанный с напева цыган. А когда нашла, захотелось кричать на всю библиотеку о своей редкостной удаче! Это чудо, что все сохранилось.
- Почему именно Пушкин?
- С ним радостно и спокойно, с ним все чувства наши преображаются, делаются благородны и чисты, ум светлеет и крепнет воля, любовь возвышается, и Отчизна видится ясно и вдохновенно, возносясь колокольным звоном и покаянной молитвой в небеса к Богу. Господь видел мое желание и помог мне.
- В своем творчестве вы обращаетесь к разным текстам, что вы читаете?
- Люблю святоотеческую литературу, по которой, на мой взгляд, русские люди изголодались. Эти книги дышат Божьим благословением. В разные годы жизни я обращалась к Пушкину, Бунину, Набокову, Ахматовой. Вспоминаю именно то, что оставило глубокий след в моей душе
- Вы снялись в нескольких фильмах. Каким вам представляется современное кино?
- В свое время на меня сильно воздействовали фильмы Тарковского. Я вижу в них то, чем мог бы стать наш кинематограф, если бы, не пошел по пути зрелищности и коммерциализации, если бы это не стало шоу-бизнесом. Я - разочарованный человек в кино. Мне удалось поучаствовать в этом процессе, хотя участие это мизерное. В современном кино не хватает полноты, глубины, духовного содержания, ведь только жизнь духовная спасительна для человека, в плотской мы дошли уже до самого края. Кинематограф сам себя загнал в страшный тупик. Может быть, Господь смилостивится и подарит миру людей, которые будут свободны от личных амбиций, от желания прославиться, создать себе имя, обогатиться... Что приносит плоды, на то Бог и дает силы. Как со смоковницей: она не приносила плодов и Господь проклял ее, дерево засохло. Необходимо искупление, а без Божьей помощи ничего не получится. Лично я понимаю, как это должно быть, но я не кинематографист.
- Два года назад вы выступали на открытии кинофорума славянских и православных народов "Золотой Витязь". Поддерживаете ли вы его идею "За нравственные, христианские идеалы. За возвышение души человека"?
- Прекрасно, что существует кинофестиваль "Золотой Витязь" во главе с Николаем Петровичем Бурляевым. Идея объединения славянских кинематографистов замечательна, были бы только фильмы серьезные, сильные. А это возможно только при возрождении связи кино и литературы. Я не говорю об экранизациях. Они редко бывают удачными. Но фундамент любой картины - это сценарий, а значит - драматургия. Надо обратиться к святоотеческой литературе, она уже дала миру русского человека, особую благодать, и в кино удаляться от этого, опираться лишь на идеологию, - значит подписать себе приговор. Если человек имел большее, он никогда не придет к меньшему. Ему проще взять книгу, прочесть ее, она теплее, роднее, с ней не страшно. В кино мы сталкиваемся с назиданием, с: каким-то заранее сделанным выводом, там учат, но не указывают выход. Говорят, вот у нас правда, ее нигде больше нет, а это уже заточение души. Правда дается нам, как солнце, но светит всем и всегда, на всяком месте и во всякий час. Правда только с Богом.
- Кроме Тарковского, кинематограф каких режиссеров вам близок?
- Режиссер, жертвовавший собой ради других, - это Василий Макарович Шукшин. Удивительно нравственный, настоящий подвижник. Он создал новый жанр в литературе - киносценарий. Это новаторство в кино. Горячность, крепость, истинный патриотизм, когда человек готов душу свою положить, - такое кино встряхивает всякий раз. Меня потрясает его особый юмор. Он научил меня тому, что есть подлинный юмор, не зубоскальство, не презрение. Смех Шукшина - сердечный, любовный, ласковый. За его героев не страшно. Я часто сталкиваюсь с таким смехом в народе, он всегда рядом со слезами, он бывает у крестьян и у монахов. Сердце делается сострадательным.
- Большую часть жизни вы провели в Санкт-Петербурге. А где прошло ваше детство?
- В Сибири, в Кемерове, где я родилась. Там мои родители, друзья. Детство у каждого человека ассоциируется с чем-то прекрасным. Это особенный мир. Детство может не выглядеть блестяще, но тогда мы умеем воспринимать красоту окружающего мира. Сибирь - это удивительная природа, необыкновенные просторы. Мои самые яркие воспоминания - это огромные сугробы. Наша школа была во дворе дома, где я жила. Чтобы в нее попасть, дворник "прорубал" в сугробах длинные коридоры, такие они были высокие! А прыжки с крыши подъезда в мягкий снег - это просто чудо! Я была боевой девчонкой, активной, энергичной. Было много друзей. Теперь мы выросли, стали важными, потеряли былую резвость, а все вспоминаем сибирские просторы, просторы души. Тогда не чувствовалось политического напряжения в стране, никакого давления, может, оттого, что мы были детьми. Именно там я увидела пушкинские леса, одетые в "багрец и золото", такого разноцветья нигде не сыскать. До сих пор помню запах листвы, снега - это мой личный капитал, мое приданое, мои силы, мое счастье.
- Когда вы почувствовали, что ваше призвание - пение?
- Мне кажется, что я пела всегда. Петь любила, но неосознанно. Казалось, что все люди могут петь, просто не хотят. Мама говорила, что петь я начала лет с двух. Меня часто просили спеть, а соседи прозвали певуньей.
- Где вы учились?
- В Кемеровском музыкальном училище, затем в Петербурге, в училище имени Мусоргского на отделении фортепиано, а не на вокальном. Если бы было иначе, я много бы лишилась. На вокальном я не выдержала бы, слишком узкие рамки, совсем другая грань искусства. Я должна была обрести свободу, волю творчества. Все, что получилось у меня, было закономерно. Господь все видел, я могла только так и больше никак.
- А музыка каких композиторов вам близка?
- Бородин, Римский-Корсаков, Шопен, Рахманинов... В любой музыке, талантливо написанной, неважно когда, есть частица истины. В ней должна быть, если можно так сказать, звуковая сладость, фантазия, которая носится в воздухе.
- Вы поете и народные песни, и романсы, и духовные стихи. Как формируете свой репертуар?
- По вкусу. Если мурашки по телу побежали, значит, это то, что нужно. Чувствуешь, как что-то загорается внутри. Иногда это обманчиво. Например, десять лет назад я прошла мимо песни, а спустя время поняла, что это мое, и удивилась, как это я раньше не заметила! Бывает так, что я выполняю чью-то просьбу. Скажем, "Вечерний звон". Я давно знала эту песню, любила, мы с мамой вдвоем пели, она была связана с моим детством, там и осталась. Я не могла себе представить, что ее можно "сделать" сейчас. Но одна моя знакомая очень попросила. Я решила сделать ей подарок. Сначала аранжировка. Все мы помним - знаменитое "бом-бом", уже даже шутим по этому поводу. А ведь это очень красивая песня, особенно в исполнении мужского хора, церковного или монастырского. Бас звучит как колокол. А вот песню "Не брани меня, родная" попросил спеть муж, не могла же я ему отказать.
- Как вы пришли к исполнению романсов и народных песен?
- Раньше я не пела романсов, только русские народные песни. Но и к народным песням пришла не сразу. Долгое время считала себя не вправе их петь. Мне казалось, что пою чужие песни, я же взяла их у бабушек. Надо было преодолеть это предубеждение. Уверенность мне дали зрители. А песни прожили со мной некоторое время и стали моими. Я слушаю первые свои записи и ничуть не жалею. Конечно, это по-младенчески и носит отпечаток восторженной подражательности. Есть произведения, которые я не могу петь. Когда записываешь пластинку или компакт-диск, ты оставляешь это людям, делаешь это для них, и это уже тебе не принадлежит, как будто отпускаешь. Народная песня - это ниточка, протянутая через время. Когда их поет ребенок, это несерьезно. А у бабушек поражает именно прожитое и пережитое, выраженное в песнях. Главное - жизнь, а пение - нечто сопутствующее, осеняющее, путеводное, но не основополагающее. Я называю это "старушечьим искусством", которое и сейчас рядом с нами. Встречи с этими бабушками возвращают меня к старинному укладу крестьянской жизни, к бескрайним просторам. Например, деревенскому романсу "Ах, Боже мой!.." уже полтора века. Я услышала его в глухой деревне Пустынники, что в Псковской области, от 86-летней бабушки. Я сохраняю и мелодию, и особенное произношение. Некоторые бабушки умеют петь с оборотами, некоторые поют просто. Сейчас я записала новый диск народных песен.
- Почему вы не захотели учиться дальше, получать специальное, академическое образование?
- На последних курсах училища я решила петь и стала искать подходящую мне вокальную школу. И поняла, чтобы там учиться, мне надо было омертветь. Распевки в академических школах "А ли я ли молода, а ли я ли хороша?" - это вульгарная интерпретация русской народной песни. Так убивается всякое представление о ней. Я не прощаю творческий цинизм, Другое дело, когда училась у народной певицы Ольги Сергеевой. Она и сейчас живет в далекой псковской деревушке. Песня этой замечательной русской певицы вошла в фильм Тарковского "Ностальгия".
- На сцене и в жизни вы разная. Там - прекрасный недоступный образ, здесь - милый и живой человек. Вы даете много концертов, такие большие сольные концерты мало кто дает. Как вы чувствуете себя на сцене?
- Один фотограф хотел сделать мой снимок и спросил, когда ему лучше прийти: до концерта или после. До - это невозможно для меня, я должна настроиться. А после концерта он не смог сделать ни одного приличного снимка. У меня был ужасно уставший и безжизненный взгляд. Как-то на мой концерт пришел знакомый художник, сосед по даче. После концерта он смотрел на меня с некоторым страхом и сказал: "Как же нужно чувствовать, чтобы то же самое почувствовал зритель - в десять раз сильнее!" Может, это и есть формула. Зритель может просто слушать и при этом ничего не чувствовать. Ведь сегодня человеку негде пережить эмоциональное очищение. Зрители бывают ошеломлены: они забыли, как это сидеть, слушать прекрасную музыку и сопереживать. Глубинное переживание - вот то, чего людям не хватает. Эмоциональная культура - это то, что роднит нас с предками, нашей землей, временем. Мы ведь не пришельцы откуда-нибудь с Марса, здесь могилы наших предков. Если отнять все это, человек становится равнодушным, не личностью. Это и есть предательство человека. Хотя, наверное, легче это не осознавать.
- С вами неразрывно связан для зрителей романс "В лунном сияньи снег серебрится...".
- Раньше мне казалось, что люди хотят слушать только "Динь-динь-динь". Пойте что угодно, но в конце - этот романс. Иногда я отказывалась. А ведь сейчас мы ушли от этого. Теперь я пою его в конце первого отделения, и во втором его больше не просят. Я помню, была пушкинская программа в день смерти поэта, необыкновенное было состояние, соприкосновение с Пушкиным, тем днем, как будто бы время сжалось, и вдруг из зала: "Динь-динь-динь!" В тот момент меня охватило такое смятение, просто выбили из колеи, я думаю: да что же это такое? И тут у меня возникло чувство реального присутствия поэта в зале. Мне показалось, что он сидит в первом ряду и говорит: ну валяй, пой! Конечно же, это фантазии. Сейчас все просят "Песню о маме''. А "В лунном сияньи..." - романс, который освящен: Божьим промыслом. Никакой другой романс не исполнялся таким количеством певцов. Впервые я его спела, а потом начался просто бум какой-то. Кто-то даже пытался подражать моему голосу.
- Евгения, можете ли вы точно сказать, сколько в вашем репертуаре романсов? И в скольких фильмах снялись?
- Я никогда не считала, сколько у меня романсов, но если нужно, могу посчитать. Потом. Фильмы посчитать гораздо легче. Первая моя роль в картине В. Бутурлина "Садовник", где снималась вместе с Олегом Борисовым, там я исполняла "советский фольклор" - песню "На горе колхоз, под горой совхоз". Снималась у Владимира Хотиненко в "Дороге" вместе с Гариком Сукачевым и Владимиром Ильиным. Мой голос звучал в "Жизни Клима Самгина", "Мусульманине" и во многих телевизионных фильмах. Недавно Валерий Золотуха принес мне новый сценарий. Даже не новый, а давний, ему уже десять лет. Переписанный старый я читала, этот - еще нет. Золотуха считает, что я подхожу идеально. Но сценарное предложение - еще не режиссерское. Приглашений сниматься было много, но я их отвергала.
К. ТЮРИНА,
журналист, г. Москва
|
|
